Анастасия Баталова - Девичье сердце [СИ]

— Лети же, северный ветер, топи и бей
его корабли!
Я направлю своей рукой.

Я вижу всё чаще почти ощутимые сны:
зари акварели над пиками княжеских башен
и дынную корочку бледной рассветной луны
над лесом, который уже золочён и раскрашен,
он виден как остров за шкурами стриженых пашен,
разостланных точно трофеи у ножек княжны.

Тоска как кольчуга на тоненьком стане девичьем
стальной чешуёю на грудь это бремя легло:
нетрудно понять по оброненым пёрышкам птичьим
в светлице пустынной, насколько княжне тяжело –
охотничий сокол, на ветер кладущий крыло –
жених, что навек заколдован пернатым обличьем.

Печальна как вечность княжна и как мрамор бела.
Она наблюдает — пока опускается мгла
на пашни и лес, постепенно сгущаясь — весь вечер
за небом: вот-вот озарит его тенью крыла
возлюбленный…Стало темно. Зажигаются свечи.
Надежду расхитит осенняя ночь по куску.

Соколиное сердце не может лелеять тоску
так же долго и бережно как человечье.

Спит дворец и густой туман овладел низиной –
влит как в чашу. Я еду мимо, как повелось,
ведь асфальт шлифовать моё дело, гладить его резиной
моих колёс.

Он крон-принц, и его коронация после свадьбы.
Пожелать бы им счастья, всем сразу, без жалоб и злоб.
Или вовсе не видеть дворца — ничего не знать бы…
а не жить как теперь — пусть асфальт хоть целует в лоб.

Он ведь помнит ещё как сукно своё стелют дороги,
зАлиты солнечным светом, широкополосы,
мне под колёса,
а мы — молодые боги –
оба без шлемов, оба длинноволосы
на ходу поцелуи воздушные шлём патрулям,
но Маленький Принц, став теперь Молодым Королём,
привыкает к иным ролям.

Жизнь, как правило, женщины чтут гораздо сильнее,
зная, как трудно этот дар обретён,
и, сидя среди прялок и веретён,
судачат девИцы: "Не так что-то, видно, с нею…" –
про меня, и невеста разъяла его со мной,
причитая тихонько: "Боюсь я её шальной,
не ездил бы ты так, за её спиной,
она — убьёт."

Я еду своей дорогой. Разбавленный йод
на пустые поля рассветное солнце льёт.

Всем известно, что даже самые лучшие фрукты
с течением времени все обратятся в гнильё.
Я проеду спокойно отмерянные мне льё.
Он утешил меня: "То, что мне не протянешь рук ты
даже славно, так алое яблоко жизни твоё
сделало выбор и не ошиблось корзиной,
ты на хоженых тропах пути своего не ищи,
ведь дело твоё асфальт шлифовать, гладить его резиной,
а не рожать детей и варить борщи…"

Путь мой мимо пролёг. Золочёный дворец в тумане
словно нагая женщина в простыне.

"…если счастье не станет ядром твоего ума, не
сможешь ты его принимать извне."

Я смотрю на зарю, и опять впереди свои:
хорошенький мальчик в форме стоит с радаром –
меня стерегут не нужные мне и даром
поклонники верные — служащие ГАИ.

А заря впереди — как зияющая прореха
на бледно-синих джинсовых небесах.
Я на всех парусах,
чуть хмельная от ветра и смеха,
мне спокойно и весело, двигатель ровно ревёт…
И во мне счастья много так — как скорлупу ореха
меня оно когда-нибудь разорвёт!

Он же знает, что я давно не пью виски перед,
тем как взять — как быка за рога — мотоцикл свой за руль,
но король молодой мне теперь отчего-то не верит,
и на шоссе он везде выставляет патруль.

(Вон еще один за кустом — до чего же мордаст!-
Что за радость ему тут сидеть и в жару и морось!)

Королю известно, что я превышаю скорость.
Он ревнует меня к асфальту.

И — не отдаст.