Борис Кригер - О грусти этих дней кто, как не я, напишет...

2.12.2000

* * *

Я хотел назваться Блоком,
Но боялся — выйдет боком.
Стал бы я домашний Блок,
А стихов писать не смог.

И подумал я, однако,
Что не хуже Пастернака,
У меня ведь то и дело
На столе свеча горела.

И не зря свой стих уродский
Я уродовал, как Бродский.
Обо мне забывших вовсе
Можно ведь составить волость.

Я, в плечо уткнувшись няне,
Выл, как Игорь Северянин.
Я ведь тоже в мыльной пене
Всем доказывал свой гений.

А проснувшись в воскресенье,
Я подрался, как Есенин.
И моей рябины куст
Был и холоден, и пуст.

Не страшася жизни плотской,
Водку пил я, как Высоцкий.
Удержав коней, как дни,
Я орал: «Повремени!»

Не боясь прикрыться штампом,
Я рядился Мандельштамом,
И меня хромые кони ж
Поутру везли в Воронеж.

И амур, тупой малыш,
Всё казал мне грязный шиш.
Но когда устал от фиги,
Понял я, что просто Кригер.

2.12.2000
* * *

Мы как–то впопыхах
Детей своих рожали,
И как–то невзначай
Ушли от нас они.
И как–то невсерьёз
На скачках кони ржали,
И как–то насовсем
Остались мы одни.

Какая в жизни хворь
Нагрянет то и дело,
Какой ночной порой
Рассыплется рассвет,
И как–то вовсе вскорь
Иссякнет «Кампанелла»,
И как–то ни к чему
Явились мы на свет…

Огонь зажгу свечи,
Ты сядешь с книгой тихо,
Опять живем в бреду,
Опять пора в кровать,
Ты только не молчи
Фигурою триптиха,
Я бренность изведу,
И станем пировать!

8.02.2001

* * *

«Всё счастье мира за слезу
«младенца».

Достоевский — душервавец, сволочь.
За слезинку вывернет насквозь.
Так и тычет прямо с книжных полок
В души врозь слезы младенца гвоздь.

Мир давно своё всё счастье пропил,
Миру больше нечего менять.
Заросли к любви извечной тропы,
И младенцев не рожает мать.

И при входе у большого тира
Снова объявление дано:
«Покупаем оптом счастье мира
За слезу младенца одного».

* * *

Я уехал, и снова уехал,
Убежал, ускользнул и ушёл.
Для кого–то всё это потеха,
Для кого–то весёлый прикол.

Я в лесу. Больше дела мне нету.
Новостей разрывается нить.
Я почти что покинул планету,
Просто чтоб обстановку сменить.

Но не сплю я от гулких винтовок, —
То охотников к нам занесло, —
А мне видится: пули иголок
Решетят лобовое стекло.

Что за чёртова наша судьбина,
Неприкаянный наш приговор,
Вечно тает под ступнями льдина,
Словно кто раздувает костер.

Не кончается эта потеха,
Ещё много чертовских проказ!
Если б мог от себя я уехать,
Я б уехал ещё много раз…

8.02.2001

* * *

Мой гордый фрегат
Мачты все поломал и предплечья,
Обвисли канаты
На сломанных рёбрах его.
В почтовой коробке
Не смог избежать он увечья,
Ну лучше уж так,
Чем совсем б не дошло ничего.

Я долго читал
Книгу скользкую в суперобложке,
Но вдруг я сорвал её,
Сунув безжалостно в печь.
Маньяк Макиавелли
Над «и» все расставил мне точки,
И чудо–фрегату
На почте проделали течь.

Сегодня не чистил
Нам двор от огрубшего снега
Сосед, что когда–то
У нас пару ёлок спилил.
Отчалил фрегат мой
От старого, бренного брега,
А к новому берегу
Пока так и не прирулил.

* * *

Большой, как туша Фудзиямы,
Японской огненной горы,
Я сочиняю эпиграммы
В снежинках сумрачной поры.

Приделаю машине ножки,
И сквозь глубокий топкий снег
Помчим мы прямо по дорожке,
Стремя к ночлегу скорый бег.

Синицы жрут халявный ужин,
Как не пожрать, коль дармовой,
И стих мой никому не нужен,
Как в старом доме домовой.

* * *

Жизнь — скверная штука. Кстати, вы заметили, чем она заканчивается?

Все мы тут болтаемся без дела.
Стоит ли детишек обижать?
Солнце нас достаточно пригрело,
Что водой уж впору отливать.

Все мы тут на временных квартирах,
Их мы не торопимся менять.
Страх пред сводами иного мира
Старомоден, словно буква «ять».