Александр Коренев - Черный алмаз

Звонкий жар их, золото души

Разбирают (втихаря, в сторонке)

Разная элита, торгаши —

На зубов коронки.

И они сгорают на кострах,

Их подстерегает глаз прицельный,

Так у соболя — кто главный враг?

Это мех его же

Драгоценный.

1977.

Очередь перед кассой движется.

Очень стар, плесневело сер,

Персональный пенсионер

Подает свою плотную книжицу.

Свой почетный документ

Протянул он без промедления,

Как показывал раньше, в момент,

КГБешное Удостоверение.

Он купюры пересчитал,

Прячет книжку в обложке твердой, —

Старый стражник с квадратной мордой,

Что расстреливал и сажал.

Деньги с книжкой вовнутрь сует.

Прикрывает бровастая вата,

Как он щурится нагловато

На уныло сутулый народ.

И не спросит никто мордастого

Ни о чем. Я не сплю по ночам:

Как вы смеете, государство,

Дань почета платить палачам!

1979.

БредовЫе контуры грядущего!

Пролегла сквозь гиблые места

Магистраль болотами и пущами,

Как по голому рабу рубец хлыста.

Ночь в огнях, плакатами унизана,

Новый мир возводят все скорей —

На великих стройках коммунизма

Узники фашистских лагерей.

Тыщами ложась от стуж лихих,

Летом в гнили, глине по колени,

Стройка на века, для поколений.

Только неизвестно, для каких.

Рушатся боры, скрежещут гусеницы

Тракторов... И лишь, невдалеке,

Как снежинка, бабочка капустница

Нежится на смоляном пеньке.

1979.

«Москва, Мавзолей, Ленину»...

Телеграмму отправьте скорей!

И, действительно, без промедлений

От узбекских старух, матерей,

К адресату отправлена прямо —

Что терпеть больше силы нет —

Как положено, та телеграмма.

Как положено, был и ответ:

Подписавшие текст расстреляны.

Но пошел самый крупный счет.

Обращение в адрес Ленина

Время шлет.

1987.

Быть талантливым в тридцать седьмом

Было столь же опасным, безумным,

Как стоять под пулеметным огнем.

Перед выхлестом амбразурным.

Как над брустверами вскочить

Под свинцом ураганным, прицельным,

Так же, на сто процентов, смертельно.

Если незауряден и чист.

Но зловещ генетический код,

И от гадов рождаются гады.

Время снова пускает в расход

Самых пламенных, без пощады.

Годы мчатся, но тридцать седьмой

Все чадит еще, травит и судит.

Я не знаю, что будет со мной,

Но поэзии легче не будет.

февр.1989.

Забуду ли? О том лишь тебе

С войны возвратившись, рассказывал я:

Нагого, ребенка слабей,

Меня медсестра перевязывала.

В боях, в стенах госпиталей,

В плену полегло поколение,

А кто на войне уцелел,

Те кровь проливали за Ленина.

Пусть кто-то погиб и забыт,

Пусть ложь била в память кувалдой,

Как кровью на раненом бинт,

История пропитана правдой.

Как будто бы снова солдатом...

Лишь влезу на горы кудлатые —

Охватит тоскою дорожной.

Как будто бы снова

солдатом

Трясусь на площадке порожней:

Заря...

И в мазуте, чумазые,

Мы едем по миру транзитом!

А зубы —

как вспышки алмазные,

И вымазан лоб

антрацитом.

Мы едем. И екает сердце:

Просторы до самых краев,

Да горы,

да просто нe верится,

Что столько на свете коров!

На тучи,

на птицу непуганую,

На землю, что яро светла,

Гляжу я

из тамбура угольного,

Как темник батыев с седла.

Мы едем. Не мылся. Намаялся.

Плевать! Хорошо молодым!

На нас

наплывают,

как с Марса,

Огни новостроек — сквозь дым...

И жизнь,

как платформа товарная,

Вот так же идет напрямую.

— Где главный?

Я требую главного,

Бригаду его поездную!

1945.

Кто-то

средь шумного быта

Иль на балу, в гостях,

Спросит:

— Как все это было?

— Это все было не так,

«Подвиг разведчика» —

пьеса,

Повесть или кино.

Это полно интереса

И романтизма полно.

Сам увлечен я спектаклем,

Кажется долгим антракт.

Здорово!

— Было не так ли?

Нет, это было не так.

Просто все было и грубо,

Так же, как спим и едим,

Как ненавидим и любим

И как мы жить хотим.