Александр Коренев - Черный алмаз

Сам в госпитальной шинелишке он,

Нет ни бинта, ни портянок при нем.

Вон бабка, в проломе, бежит пособить.

Но ему никогда, никогда не забыть,

Как девчонка рожает дитя на войне.

И багрового света на голой стене.

1943.

На фронте ночь.

Проволока чужая...

Звезда далекая над головой.

Полярной холодностью отражаясь

На кухне, что катит к передовой.

Пронизывает спину.

Холод тающий,

Пластом лежу, травой пропах,

Лицом к Большой Медведице блистающей,

И режу проволоку, всю в шипах.

Что этим звездам,

Что прожектор шарит,

Что здесь война, и я лежу пока...

И как сердцебиенье оглушает.

Неистовое пение сверчка.

Еда по котелкам, сто грамм конешно.

Когда ракеты расцветет дуга,

Все, спрятав ложки,.

На огонь на бешеный,.

Согнувшись, побегут... на дот врага...

Огонь ударит ураганно, грохотно.

А где-то у окошка ты сидишь

Татарской ночью нешелохнутой.

На ту же самую звезду глядишь.

Южн. фронт 1943

Сегодня не до смерти на войне.

Сверкает солнце в мокрой вышине.

Среди травы нейтральной полосы

Покрыты

мины

каплями росы.

Сегодня не до смерти на войне.

Гляжу, как разгулялись облака!

Хоть вон воронки... вон по целине

Тела...

раздуты конские бока.

Но отовсюду — несется щелями

Вода болтливая, живая!

Проходят тучи — над траншеями —

Маршрутов нам не открывая.

И дождь — грибной, а не осколочный.

Дрожит и пляшет по лугам.

А капли по колючкам проволочным —

Как по гороховым стручкам.

И на душе — не туча тусклая,

Полно все радости и покоя.

Апрельское, родное, русское

Еще родней в начале боя.

Южн. фронт 1943

Ты на фото, как мадонна грустная...

Если не бомбят и не в бою,

Я твой снимок,

Привалившись к брустверу,

Снова на минуту достаю.

Ты глядишь с участием и лаской…

Прячу вновь, поспешнее скупца,

Чтобы пальцами

В грязи и смазке

Не запачкать нежного лица.

1943

Я твои письма жду, я ими радуем,

Но что все письма?! Бумаги десть.

Мне просто надо —

чтоб спала ты —

рядом,

Чтоб тело гладить,

Чтоб в лицо глядеть.

Хочу, и все! Мне попросту охота

Тебя, тугую, губ твоих, плечей.

Так лесорубу

после дня работы

Охота хлеба

и котловых щей.

А тут лишь корка черствая фантазии.

К чему посланья, помыслы, и даже

Та фотография, где ты нежна.

Что мне слова

о том, что ты

все та же!

Что письма мне,

когда ты, вся,

нужна!

С фронта, май 1943

Я письма свои шлю тебе в тревоге.

Как будто сердце бросаю в огонь.

Как я их доверю железной дороге?

А вдруг разбомбят почтовый вагон?

Вдруг с неба — на проносящийся, серый

Состав обрушится бомбовый град,

И письма, любови моей дипкурьеры,

Убитыми будут, во взрывах сгорят?

А коль «кукурузник» по весям и высям

Их понесет, но собьет его фриц?

И высыпятся треугольники писем,

Как белые перья подстреленных птиц.

Но снова и снова солдаты усердно

Тоску и любовь свою шлют на восток.

Ты все-таки жди — треугольный, как сердце,

В косую линейку тетрадный листок.

1944

За эти дни, с момента приземленья,

Я все забыл, про все, чем дорожили.

Про все, что было...

До прыжка в их тыл

Ты так далеко,

Что уже не верю,

Что на одной земле

С тобой мы жили,

И в этом веке

я тебя

любил!

Теперь ни писем, ни открытки малой.

Но что все письма! что все телеграммы!

Междугородные переговоры!

И голуби, летящие домой.

Я знаю: есть особые сигналы,

Есть внутри нас

Бессонные экраны,

Сердец взывающих

Радиоволны.

И каждый миг

ты связана

со мной.

Когда в полете голуби замерзли,

Когда готовят черные конверты,

Над спящей всей

Поверхностью земной —

Стучит, стучит

Родного сердца морзе!

Читай, читай,

Пока не рвется лента!

Ты слышишь

мой последний

позывной?

Восточная Пруссия, 1944

Как ты играла, девочка, Прокофьева!

Вмиг — пронесется в памяти опять.

Солдат бежит на проволоку, в кровь его

Рвут крючья, рвут.

Не время вспоминать.

На кольях нити проволоки, как ноты,

Колючки — как бемольные значки.

Сейчас смертельное аллегро для пехоты

Война сыграет,

Рвя тела в клочки.

Мне в лазарете голову жгут мысли,

Как первых скрипок взвизг, как альт, как нож.