Александр Коренев - Черный алмаз

Ведь даже аттестата мне не выслать.

Как ты живешь?

Ну как ты там живешь?!

Как ты игра... я рушусь под наркозом

В провал, летя, сметенный на лету

То скрябинским апофеозом,

То канонадой, все смешав в бреду…

1944

Буграми, оврагами,

в полях, за окопами прямо

Колючая проволока бежит,

словно кардиограмма.

Зигзагами графика

солдатских смертей и потерь

Колючая проволока бежит

в предрассветную темь.

И кажется мне,

пока еще темен зенит,

Что ею весь мир, как лентой подарок, обвит!

Не лентой — цепями,

аж брызгает грязь в лицо,

Военная проволока Земли обвила колесо.

Вон стали и звезды

пучками колючек

стыть,

И утренний лучик —

как проволоки мертвая нить,

С пучками колючек,

будто с бутонами роз,

Магнитно маячит... чтоб вдруг на нее я пополз!

Пока я лежу

и тикает сердце-часы,

Стальные стручки наверно уж в каплях росы?

Но будет приказ,

и пойду,

пойду сквозь дым,

И каждый пучок разрастется в разрыв звезды!

Как взрывы сверхзвезд,

в глаза нам, по одному...

Пойду в полный рост, на колючку

наденусь в дыму.

А коль уцелею,

указов, уставов сталь

Такою же цепью обвяжет годов моих даль.

Непреодолимо...

Но всходит, разъяв кольцо,

Любимой, туманной, забытой мадонны лицо!

Улыбкой в слезах

сияя, светя с высот,

Все цепи она, как с ресниц паутину, сметет.

1944

Отчего: невесомость, невескость?

Нереальным все видится мне?

В тишине такой деревенской

Будто я под водой в глубине.

Ни ракет, ни стрельбы кругом,

И ни мин, ни другой мороки.

Как на небе, на формировке

Рота, где-то, в краю другом.

Хоть рукой тишину такую

Можно трогать и колупать.

И мы все по домам тоскуем.

Да и как не затосковать!

Горы, гурии с коромыслами.

Воз плетется, покой на всем.

Под навесом — совсем немыслимо!

Конь похрупывает овсом.

Как с похмелья, по тропкам, рощам

Мы слоняемся все, не прочь

Поработать, крестьяне, в общем...

Мы напрашиваемся помочь.

За водою смотаться мигом.

Подновить ивняковый плетень.

И до странности смирно, тихо

Деревенский смеркается день.

Козы, камни в мохнатой плесени.

Дивно все мне, что вижу тут.

Словно после долгой болезни

В первый раз я встал и иду.

И все в мареве сирени и сена.

Огоньков слепота кругом.

А па улицах так сокровенно

Пахнет в сумерках молоком,

Чуть пойдут, разбредаясь, коровы,

Этих улиц лиловая мгла!

Кто сказал о войне о суровой,

На которой мы были вчера?

На задворках навоз и наледь,

И дымок... подморозило, знать.

И не могут — сердца не оттаять,

И по дому — не тосковать!

Карпаты, 1944.

А фронт уж рванулся на запад, вдаль...

Только лютует один февраль

Космы омел на ветру простер

В резкое небо... И цел костел.

Не было — в стенах костела боя,

Не было и лазарета затем.

Был только Бог! Через дыры стен

Смирно он смотрит в небо рябое.

Более нет ни пальбы, ни дыма.

«Езус Мария!..» — жители мимо.

И лишь в конфедератке хлопец,

За руку дивчю втащив туда,

Даже не лапал, глазами хлопал.

На пол валил ее, ал от стыда.

«Тихо! Не можно при Боге...» шептала

Кроха, от счастья сама не своя

Грохотали танки слякотью талой,

Шли и с них стряхивалась хвоя

В лужи, в кашу, не нужная больше.

Пахло над Польшей особенно: волей.

Рваными лешими из берлог

Мы выходили, разведки остатки.

Мимо костела шли наши танки.

А там сплетались, тоже — для Польши,

Он и она. Им содействовал Бог.

1945, 77.

— За Родину! За Сталина!..

Солдат огнем снесен.

Но в смертный миг представлена

Жизнь перед ним, как сон.

Вот с дедом на покосе,

В ночном, лицо коня...

Вот скарб из изб выносят

И голосит родня.

С конвоем по дороге

Вот гонят мужиков:

Обложенных налогом

Обычных кулаков.

— Вперед!.. Убит во взводе

Еще солдат, гляди:

Кровь красная, как орден,

Вразброс бьет из груди.

— За Ста...

в бою бесстрашном

Снесен огнем косым,

Лицом уткнувшись в пашню,

Лежит крестьянский сын.

1945

Перед тобой,

От недосыпа сер,

Сел кэгэбист с лицом Савонаролы,

А ты прошел сквозь все макИ и горы,

Сопротивленья русский офицер.

В спецлагеря загнали, как изменников,

Вас для проверки,