Наталия Грудинина - Двоевластие

В который раз с собой наедине
Не отличу отчала от причала:
Событья ли рождаются во мне,
Или сама беру от них начало?

Учебник открываю наобум,
Раздумчиво читаю: «Двоевластье».
Не от моих ли беспризорных дум
Твои, Россия, странности и страсти?
Заносчивая прыть временщика
Во мне живет ораторством горластым,
А рядом та безвольная тоска,
Которая пороку сопричастна.
Изобретаю громкие слова,
Надежды ненадёжные внушаю,
Но как болит утрами голова
И прядает пугливыми ушами!..
В ней помыслы нежданны, как напасть,
Нелепы и бесформенны, как рухлядь…
О, где ж во мне единственная власть,
Единая, которая не рухнет?
Упроченная горькой маетой,
Для всех, но не для всякого родная,
Что, кроме справедливости святой,
Другого честолюбия не знает?
Когда ж она расправится во мне
И с «правыми», и с «левыми» грехами?
И скоро ли к нервозной суетне
Притронется спокойными руками?
Быстрей ли всех мой мечущийся бег?
Кривее, что ли, всех моя кривая?
Бесплодно сердце «юное навек»,
Которое никак не вызревает!

Я помню школу и над головой
Его портрет в дешевой рамке алой.
Учитель говорил, что он живой
И что дорогу к счастью указал он.
И мы, богаты детской слепотой,
Вполне довольны счастьем понаслышке,
Шли по дороге, той или не той —
Откуда знать девчонкам и мальчишкам.
Нам дали радость, как дают букварь.
Купив тетрадь в линейку или в клетку,
Что будет впредь и что бывало встарь —
Мы вывели по буквам – на отметку…
Потом, словами вырванных цитат,
Шпаргалки глубже в рукава запрятав,
Мы отвечали трудный диамат
И путались в событиях и датах.
Испытанным в боях чужим умом
Мы кое-как прожили четверть жизни,
Правы безоговорочно в одном —
Что есть у нас отцы и есть отчизна.
А коммунизм? А коммунизм найдешь
В конце пути заслуженным подарком.
Все говорят, на солнце он похож…
Похож и впрямь – бесформенный и яркий…
Нет, не упрек, нам некого винить
В том, что к раздумью не было охоты.
Одна печаль умеет породнить
С грозою сердце, а мечту с полетом.

Как спорил он с Лениным, кто бы послушал,
Уралец, плешивый старик-инженер!
Не то, чтоб вытряхивал душу-кликушу,
А знать не хотел большевистских химер.
Твердил, что в России нехватка металла,
Мол, на руку ваш пролетарий нечист,
Мол, нужен хороший хозяин Уралу,
И не забулдыга, а капиталист.
Он весь был упрямством, дубовым, огромным,
Чудак с немигающим взглядом совы,
Но молча стояли холодные домны
На страже плешивой его головы.
Ни акций, ни денег, что в банк иностранный
Иной от коммуны припрятал бы в рост…
И Ленин, поежившись зябко и странно,
Поставил его на ответственный пост.
И стал тот плешивый от света до света
Глазастой совой по Уралу кружить.
К Советам ходить не желал за советом,
Но стало Советам спокойнее жить.

Над домнами жарко и красно высотам…
Когда же бессудно он канул во тьму,
Мне горы шепнули: – Он был патриотом.
На скальной тропе, на крутых поворотах
Не дай опрокинуться слову тому.

Прости ты меня, супостат бородатый,
Поборник штанов из вельвета,
Что хлебом и солью всего и богата,
Что в латаный ватник одета.
Все спорю с твоею надменностью утлой,
Все хвастаю каской трофейной,
Но пусто обоим и праздно, как будто
Идем полосою ничейной.
Какой там безветренный лес за кустами?
Затишье и лжет, и тревожит.
Пророк ли глаголет моими устами,
Слепец ли клянет бездорожье?

И кто я такая, чтоб тропкою муки
Водить несмышленое счастье?
Цвета заревые, фанфарные звуки,
Быть может, как я, преходящи.

Все тщусь приманить то салютом победы,
То подвигом рыцарских странствий, —
Я, ржавый осколок боев и разведок,
Я, шпала тайги туруханской.

Прости, что живу виноватой, вчерашней,
Проклятой в десятых коленах,
Запомни лишь голос мой, сломанный кашлем,
Лишь руки в заштопанных венах.

Когда же назначит нам время разлуку,
Приди к неусыпному камню.
Здесь вся моя правда без цвета и звука
Лежит под крестом православным.

А в дом мой заглянешь, грозой приневолен,
Раскаяньем сердца не мучай.
Оставлен здесь хлеб со щепоткою соли
И латаный ватник на случай.