Ноэми Норд - Эротоманка. Все о любви

Стань светла
у Млечной звезды,
не ветла —
но нет пустоты.

Тот же шелест и шелест —
плач.
Он слышней, когда
кони – вскачь.

В центробежном
смешеньи времен
в человеке —
вдруг топот и звон.

Брызги, брызги
из-под копыт,
свист и визги
и рана болит.

Через час
этот всадник умрет,
через миг
станет пылью народ.

Печали – побольше. Она – от потопа.
Она до потопа – великая сушь.
Она – как на облачке Пенелоппа,
чтоб виделось – дальше,
чтоб слышалась – глушь.

И в сердце – так тонко. Вот-вот и сорвется,
лишь пеночки горлышко ноту возьмет,
петлей резонанса плач птичий взовьется
и тысячи жизней с собой унесет.

Байкер. Лидер газовых треков
Спиртом продраена глотка.
Рокот мотора и рока рев.
Пыль героина коптит волос носа.
Металл, тугоухость, слава садиста.
Дама – заплечный рюкзак налегке,
его столетняя война, одиночество,
согревающее спину.
Горький трах посреди опустевшей Вселенной.
– Пей. Последний глоток.
Фляжка пустая летит вдоль шоссе.
– Мы остались одни?
– Не одни мы остались.
– Пинается?
– Выжил, черт.
– Нахрен, сдохните оба!
Скинул лямками в сток карбюраторных мыл —
и в распыл.

Люблю гонки,
лохматых лохов на старте,
кто верит в дизель феррари,
в сердца закопченных машин,
крутых блондинов
с танцующими желваками, —
широкие лапы способны
девичьи бедра прикрыть.
Не о фиговых листочках.
Долой даже плавки!
Старт!
Жми на газ!

Гони, гони, гони!
Обгонишь на сотую мига,
и после первого круга
выпью губы твои.

Но почему они
улыбаются мне, как фига,
в глазах ослепительный росчерк —
встречных машин огни.

То фары далеких машин,
рискованных их пилотов.
Что женщина для тебя?
Подруга, сестра и мать.

Но помнишь тот час, когда
в дыму среди звездного круга
тебя «рот – в – рот» отдышала
случайная пьяная блядь?

Фугас у виска —
Это больно.
По настоящему
въедливо
в плоть.
Фугас у виска —
невольно —
е
пере-
качивание
в кровь.

Ты сдох, урод,
от тебя останется
в лошадиной памяти
только запах
и с солью пота
плетка.
Пена жвачки:
– Хоп!
Ты сдох, наконец-то, гад,
лежишь под барьером дзота.
Кобыла сбросила
твои бедра с плеч,
она отныне – свободна!
Она одна,
но ей не прилечь
возле манежки модной.
Она летит вперед,
от плетки освобожденная,
и не в ладонь твою с сахарком,
а в ветер – отныне влюбленная.
Сдохни палач!
Гетры и бридж поролон
провоняли, натерли бока.
Сдохни, палач,
который плеткой гонял.
Мы по-гу-ля- ем,
пока.!

Лишь бы не в сон,
где эротофантазий
не счесть,
где выплывает из ваты объятий
киноварь страха и лесть,
тонут обмылки – ладошки
на лицах —
не заходи в туман,
он совратит синий бант на косице,
смерчем затянет в обман.
Он заползет языком слизня в ухо,
он до мурашек дотек,
бешеный секс,
где прохожая шлюха,
цедит лобка липкий клок.

Пройди игру за мастера,
за мастера пыток и слез,
тащи волосатую когтями поперек паркета,
брось сквозь вазы, стеклянные рамки, торшеры —
об стену,
подушку – в визжащий ибальник.
Успокойся.
Дыши, дыши…
Сядь, вставь, вынь из глотки трусы.
Сдуй перья с лица.
Прими по роже.
Кончи.

На лице то ли улыбка,
то ли запасной вход в вагину,
в ней квадрат пятипалой тоски,
смерть любимой во время акта
под крик замогильный
надрывный,
который
руками ужаса
расшнуровывает
виски.

Звон бутылки об асфальт.
Дамочка после фуршета, ежа рожицу,
дико выдергивает из плиток шпильку.
Шаги.
Маньяк?
Тролль, клоачный шутник?
– Настоящий.
Деменция – оперение пульсирующей предстаты
в испарениях парного гнездовья.
Морда отпетого маньяка,
без коньяка выпущенного из гастронома,
– Отвали!
Скисшим студнем дрожат глаза.
Яд в подгузниках хромосом.
Кома.
Замысел глух и сверчком стрекочет в мошонке.
Трахать лобковый пух?
– Полноте!
– Сколько раз назвала дураком?
Скотч на щеках.
Столбик водопроводный в руках.
Босоножка без шпильки.