Галина Рудакова - Когда цветёт светлынь-трава. Стихи

Ахну я:
– Да в Москве они в моде!
Дочка просит найти да купить.
Может, зря он пылится в комоде? —
Я могу хорошо заплатить!

Гладит бабка цветастое диво
От труда огрубевшей рукой:
«Сколь была боева да красива,
Не знавала я слова «покой»!

Ты ведь знаешь работу доярки:
Утром к дойке бежишь на заре,
Да не шибко оденешься ярко —
Не до шалей на скотном дворе…

Не скажу, что совсем не надёван, —
Лишь о празднике…
Сколь ни живу,
Помню: были такие надои,
Что коров повезли мы в Москву —

Показать их на Выставке главной.
Знайте наших, мол: всем нос утрут!
Наградили меня полушалком
И медалью «За доблестный труд»…»

…А потом – не дыра, так прореха,
Зарастали поля лебедой,
Забывались былые успехи,
Всё сильней засквозило бедой…

Стало ясно: пришло оно, лихо:
Ни коров, ни дворов, ни полей…

И вздыхает бабуленька тихо:
«Не вернёшь, сколько слёзы ни лей».

И добавит внезапно и глухо,
На коленях раскинув зарю:
«Ни к чему полушалок старухе.
Коли надо, бери – подарю!»
.

Алые зори. Большая вода.
Бьётся в реке огнепёрая рыба.
Знаю, грустишь обо мне иногда,
Ждёшь, Несмеяна моя, Неулыба.
По воду ходишь, полощешь бельё
Да примеряешь венок из купальниц,
Да вспоминаешь былое житьё…
Дождиком светлым слезинки упали…
Радуги ты коромысло взяла,
Не расплескаются полные вёдра!
Вот я, – спешу по дорогам села!
Утро готовит нам встречу и вёдро.

И он подбросил веток сухих в костёр…
Озеро скрыл прохладный густой туман…
– В городе тесно, а я так люблю простор,
вот и живём в деревне с твоей маман.

Дом-пятистенок поставил ещё отец,
землю в наследство ладил он для меня.
Только той жизни вскоре пришёл конец:
сдали в колхоз коровушку и коня.

Я же лесную науку давно постиг.
Ну а отец совсем тогда занемог:
«Лес да озёра, берданку да наш путик,
видно, пора тебе передать, сынок!»

Помню, учил меня он ставить силки;
здесь, говорил, к водопою ходил сохатый…
Вижу, обсохло нынче русло реки,
да и бобры понастроили всюду хаток…

Сколько носили ягод мы и грибов!
Помню рыбалку, на озере зореванье.
Слушали бормотание тетеревов,
рябчика свист, глухариное токованье.

Как «кичивряжил» в свадебном танце петух!
Щёлканьем, трелями наполнялся лесок.
А как услышишь точенье ножа о брусок —
можно стрелять, – в это время он слеп и глух!

Остановить этот танец не поднялась рука,
так и ушёл домой с пустым рюкзаком…
Вспомню потом не раз я эти тока:
песня за песней, я слушал – и в горле ком.

Как ворковал, хвост распускал петух!
Как выдавал десятки таких колен!..
Вижу, и ты от любви своей слеп и глух —
всё бы вот так же пел у её колен!

Рад я, что грусть берёт по родным местам,
рад, что и ты с невестой – в отцовский дом!
Может быть, сбыться время придёт мечтам:
с внуком пройдёмся дедовым путиком!
.

В устье Топса-река разлилась на версту
И, сливаясь с Двиной, затопила всю пойму.
Навещая село, задержусь на мосту
И рассказ, ещё в детстве услышанный, вспомню…

Половодье, весна, восемнадцатый век.
Молодого Петра ожидает сей брег.

Там крестьянин Степан рубит лес у реки,
А вдали паруса показались, упруги.
Он оставил топор, смотрит из-под руки:
Там плывут по Двине государевы струги.

Вот флотилия ближе и ближе плывёт,
И на вёслах идёт прямо к берегу Пётр.

Топкий топецкий брег – не для царственных ног —
Сразу в глину ульнул государев сапог.

И воскликнул царь Пётр: «Экой вязкой здесь ил!»
(Это место с тех пор называется Ил),
А Степан свой зипун стелет в топкую грязь:
Мол, ступай, Государь, не позволим пропасть!

Очень тронул Пётра столь сердечный привет, —
С мужиком у царя завязалась беседа.
Был в селе для Петра приготовлен обед,
Но к Степану отправился он отобедать.

Помнят здесь до сих пор эту встречу с царём
(Как он прост в разговоре, хоть грозен был с виду!).
А хозяина он одарил серебром
И землёй наградил, мол, бери, сколько видишь!