Ян Вильям Сиверц ван Рейзема - Стихотворения

О, ясность мысли, контуры программ!
Пред выбором чей мозг не изнемог,
когда так мал отпущенного срок!
Но случай слеп, а замысел упрям.

Так не похож пугающий итог
на вдохновенье изначальных строк!..
Путь высвечен. Но смысл его не дан.

Вечерний миг над речкой золотой,
когда поля и рощи замирают,
и шум лесов, как медленный прибой,
доносится из северного края.

И слышу я, как голос молодой
звучит вокруг, и слезы набегают.
То голос матери – далекий и родной,
то звуки райские над миром пролетают.

О, Грузия! В тиши твоих долин
здесь девочка неслышно пробегала.
Я слышу шум дерев, стремящийся с вершин,
и рокот Терека из глубины Дарьяла.

За чьи грехи так рано ты ушла,
храня меня, как ангел мой печальный?
Мой ясный свет, мой разум и душа,
мой верный гений, друг многострадальный!

Как солнце в дымке золотой,
так голос милый и печальный
мелькнет на миг – то звук прощальный.

И птичий легкий свист,
и тень в лазурных шторах,
и лиственных одежд невнятный сонный шорох.
«Прощай! – звучит. – Прощай!»

Чем дольше путь от отческого дома —
неразличимей и пустынней край.
Прощай, мой друг, душа моя влекома.

На поприще быв случаем избран,
сил благостных я исчерпал лишь малость,
и все протекшее отрочеством казалось.

И дом мне виделся, и давние картины,
и помнил я мелодию одну,
тот голос, милый мне, почти неуловимый,
когда сквозь дрему отходил ко сну.

Снова полночь и кругом
Тишина – ни зги, ни стука.
Ах, о чем ты? Ни о чем.

Говор, говор, и колес
перебор неторопливый.
Ах, куда все унеслось?

Старый мельник молчаливый,
свет, трепещущий в окне.
Бой часов. Ужели мне?

Запах пряников и тмина,
скрип шагов и различимы
стрелки в крохотном окне.
Бой часов. Ужели мне?

В пространствах кипящих, меж звездами рея,
проносится молча комета Галлея.

И притчей, надеждой широт и экваторов,
все та же надежда в бессонных локаторах.

Как призрак, летящий межзвездною лодкой,
все ближе и ближе сиянье Когоутка.

Надежда и призрак. И руки «Скайлэба»
лелеют и гладят зовущее небо.

Надежда как Солнце! Ужель вероятий
нарушена вечность, табу и проклятий?!

И сказкой, прощеньем, томленьем былого
летит над Землею межзвездное слово.

И там, где влачили судьбу фарисеи,
межзвездное слово зовет и алеет.

Проносится ветер – могучий и свежий —
над лоном притихших пяти побережий.

Комета Галлея, сиянье Когоутка —
так млечною россыпью разум разоткан!

И пристально шарят тревожное небо
могучие руки другого «Скайлэба».

Милый мальчик, полуденный сон
навевает беспечная лира;
все я вижу – не я ли в боа голубом,
тихий мальчик нездешний с глазами Шекспира?

Как ступаешь ты тихо, прозрачно, легко,
как твой лик по-сократовски строг и античен,
о, чьи мысли твое увенчали чело,
нерасчетливый, милый, земной Беатриче!

И слышу я, оставшийся в тумане, —
ступаешь ты по золотистым струнам;
так шум дождя, подобно древним рунам,
звучит в душе светлей и неустанней.

Два близнеца, два отрока, два сына,
так мы бежим, смеясь или играя.
О Судный день, где осень золотая
в багровой мгле закатного кармина!

Когда скорбей тяжелые рои
дохнут из тьмы мне вьюгою кромешной,
придете ль вы с прощением сердешным,
о бедные прообразы мои?!

Минуты… Что ж, отмерены оне,
и видел я, как, медленно склоняясь,
скорбела ты, вся мыслью обо мне,
к траве моей листами прикасаясь.

Некрополь пышный, бедное кладбище,
кому взывают молча письмена?
Все ближе цель, которую мы ищем,
и горечь жизни выпита до дна.