Андрей Урбанович - Засмотрелся на время… Книга стихов

О, это врождённое свойство,
и всё ж неестественный дар —
лететь, ощущая геройство,
на свет разрушающих чар.

Отторгнуто право на робость —
не просьба звучит, а приказ,
и, выскользнув, падает в пропасть
так долго искомый алмаз.

От плит шоколада,
до мраморных плиток —
и лёгкой прохладой
нам выплавит свиток

в развале проталин
инерция света,
распадом спектральным
сбежавшего лета.

Один в поле волен
вершить, что придётся —
заплакать от боли,
обжечь белым солнцем —

служители плоти
и воины духа
свободны в охоте
и выборе пуха.

А девы наденут
наряды из ситца,
и мягкие тени
окрасят их лица,

и юноши в полночь
войдут в их покои
и даже не вспомнят,
что там за рекою…

А там за рекою,
за млечным потоком
скучает изгоем
Творец синеокий,

глядится в картину
забытую будто —
Он кисть отодвинул
и ждёт Абсолюта.

Вращает солнце колесо,
проходит старая с косой,
а некий Странник золотой
глядит, как ветер рвёт листву.
Он не отшельник, не святой,
он – просто есть, его зовут

по имени, по именам,
он многолик, и странно нам,
что мы его не узнаём,
когда является он вдруг
и просит комнату внаём,
мы реагируем на звук

его шагов и слов, что в том?..
Ведь мы его не узнаём,
когда садясь за общий стол
ломаем хлеб и пьём вино,
и видим – это он пришёл,
но не узнаем всё равно,

зачем явился он в наш дом,
куда отправится потом…
Нам не взойти в его костёр,
и не пройти его тропой,
ведь никого он до сих пор
не брал в попутчики с собой.

Я прошу, не спеши…
Время – тихий паром,
и разбитый кувшин,
и шальное перо…

Если хочешь, взгляни
через край темноты,
в тишине утони,
там где я и где ты,

там где осени сон
сотворил чудеса,
там где замерло всё
в удивлённых глазах…

Но ни там мы, ни здесь,
нас придумал Поэт —
эта странная весть,
что на свете нас нет.

Есть серебро, поющее над бездной,
и темечко младенца помнит звук,
вибрации небесных струн отвесных
и полноту раскинувшихся рук.

Ведомые видением сквозь воды
событий, убегающих в песок,
искатели объезда или брода,
нас беспокоят даты или срок…

Поставит грусть печать свою на очи,
а смех – морщинки жёсткости у рта,
горб за спиной вернее напророчит
чем гороскопы. Прошлое – всегда.

А струны серебрятся и играют —
вот вертикаль, творящая мотив,
его услышишь, замерев у края,
и вызубришь, когда придёт прилив,

и уповая, как всегда, на случай,
на счастье может или на беду,
вновь будешь ждать таинственных созвучий,
кляня свою земную глухоту.

Сделал выдох,
забыл про вдох —
рассечённый идол,
прошлогодний мох,

поздно для плоти,
но рано для духа —
пустынник, охотник,
частичка пуха,

вернее сказать:
частица праха —
немного отваги,
немного страха,

возвращался к началу
вдоль мёртвого русла —
сердце молчало,
слушая Музы.

Точит, очень метко, очень,
через чур, и чур меня,
звонче меди, меди звонче,
жгучей белого огня.

Гнев – гниение – гиена,
гарь и копоть полуфраз,
копится морская пена —
заморочит Майя нас,

колобродит ропот улиц,
нарастающий в мозгу,
кружит улей, пчёлы пулей
у виска и по виску…

Наши песни неуместны,
обеззвучены уста,
станем мы водою пресной,
обратится в пар вода

и уйдёт на сине небо,
ненадолго, как всегда
после зрелищ, после хлеба
с неба падает вода.

Шёпот огня —
первичный фон,
ты знаешь меня,
я – это он.

Пляски ветров
в песнях воды,
ты знаешь без слов,
я – это ты.