Андрей Урбанович - Засмотрелся на время… Книга стихов

Было жарко безумно и всё решено…
Сумасшедшая музыка дня
наполняла азартом, и Некто – Иной
вёл незримой рукою меня.

Я возвращусь в твою обитель,
дойдя до края всех дорог.
Я возвращусь в твою обитель,
переступлю через порог

отброшу пыльные одежды,
омоюсь чистою водой,
и снова, снова стану тем же —
когда-то созданным тобой.

Ты спросишь… Я скажу: «Дороги
ведут, похоже, в никуда».
Ты взглянешь пристально и строго,
как в облака глядит вода.

Покуда шелестят страницы,
предполагая звездопад,
и Ангелов прекрасных лица
над нашим шариком парят —

определение удела
вершиться в вареве веков,
томись напуганное тело
и рвись за млечность холодов.

Ещё не настоялись травы,
и поступь верная легка —
дурман губительной отравы
бессилен, до тех пор пока

пороги ночи освещая
горит светильник, и в тиши
Звонарь во звоннице качает
тяжёлый колокол души.

…И бросил я в землю драконии зубы,
ростки поднялись над землёй,
и смерчи взревели, да грянули трубы,
да воины встали стеной.

Их лица спокойны, жестоки, зеркально
глаза отражают металл,
и старый мой сад опустел моментально,
и был подожжён, и пылал.

А воины в мой древний город входили,
разграбив, спалив всякий дом,
но только в насмешку меня пощадили,
на память ошпарив хлыстом.

Я крался за ними, я клялся святыми:
«О, нет, не хотел!..» Только звон
мечей и щитов, оглушая пустыни,
твердил: «Это твой легион!»

А лезвия копий дрожали, как кроны,
и гибло живое и твердь.
Но был лишь один я на жизнь осуждённый —
садовник, посеявший смерть.

Идёшь осторожно, по рысьи
по снегу меж серых стволов
и боль ненаписанных писем,
и тяжесть несказанных слов

вдруг грянут – торжественно, властно,
потянет вернуться назад,
да только, дружочек, напрасно —
тропинку замёл снегопад…

Градом радуют
звёзды слёзные…
Дышат ладаном
ризы сонные.

А влюблённые,
поцелуями
опалённые,
разбредаются.

И сердца их – знак
к продолжению,
кружит Зодиак
в мглу осеннюю.

Но едва ль они
знают силу слов,
и сгорают дни,
как охапка дров.

Даль бездонная
тайной канула…
А влюблённые
безмятежно спят.

Это сказки о разлуке,
это горечь лебеды,
это древние науки
расщепленья немоты.

Как войдёшь, увидишь ясно
и попробуешь на вкус:
страстность плавится в бесстрастность,
минус переходит в плюс.

Когда к тебе взывает разум,
мосты взрывая к вожделенью,
под прессом всех твоих соблазнов
сознание войдёт в дробленье,

и ты ещё не видишь глазом,
но чуешь близость водоёма,
и часть твоя метнётся плазмой
в дыру оконного проёма,

цвета рельеф приобретают,
а звуки вес, и беспрестанно
тебя, как пламя раздувают —
так мозг мутит марихуана…

Последний всплеск сорвёт лавину,
сметая всё, поток несётся —
в людей дробятся исполины
под дуновением эмоций.

…И я проснулся. До зари
одно мгновенье. Тихо, мудро
торжественные фонари,
свет рассыпая, ждали утро.

Как в первый раз увидел вдруг
я стены комнаты, предметы
и люстры серпантинный круг,
и потолок в полосках света…

Гудел будильник за стеной,
а где-то там, за переулком,
скрёб дворник улицу метлой,
и шорох разносился гулко.

И почему-то я решил:
сей миг – есть поворот событий —
исходный миг. И уходил
мой прежний мир, мой мир забытый.

Костлявая зима
уносит мою смуту,
в её руке сума,
в её часах минута

ещё побыть со мной
и прочь дорогой дальней,
по ниточке льняной,
до комнаты хрустальной.

Огнём переполнялась Троя.
Восхода пена через край.
Они сошлись. Их было трое:
Парис, Елена, Менелай.