Андрей Урбанович - Засмотрелся на время… Книга стихов

Ни воля Феба и ни Зевса,
во град, пылающий в печи,
свело их женское кокетство,
и искры сыпали мечи.

Парис убит. Теперь их двое.
Они стоят лицом к лицу.
Окрест их плачет, воет Троя,
гуляет пламя по дворцу.

Но даже кровь застыла в венах,
когда промолвил царь: «О, бред!
Чужой ты стала мне, Елена».
А позади десяток лет…

Десяток лет кровавых споров,
размолотых костей, костров
на алтарях и уговоров
друзей и ветреных богов,

и колесо бессонниц, пытка
ухмылок сальных, пьяных драк,
и тщетность вычислить по свиткам
ход ослепительных атак.

Когда пришла удача в сети,
Зевс время завязал узлом —
в утробе конской ждал столетья
данайский лев перед броском…
«Пора свершения закона!» —
подумал он, в момент когда
с клинком разящим шёл сквозь стоны…
И вот он здесь, и – пустота.

Дрожал рассвет в руинах Трои,
свой танец завершал огонь,
в его лучах, в победном зное
отгарцевал троянский конь,

присыпанный багровой пылью…
Трофеи, женщин и рабов
в округе воины делили…
Вдоль угасающих костров,

рядами улиц разорённых
брёл Менелай, брёл, как во сне,
осознавая изумлённо
свою причастность к сей возне.

Он вглядывался в лица пленных
и с ними ощущал родство…
А в след царю плелась Елена,
сама не зная для чего.

На восходе леденелом
я покину своё тело.
Я покину своё тело,
непривычно, неумело
полечу над куполами

к дальним и желанным странам.
За спиною град мой канет,
и земля уйдёт с туманом,
и покажется мне странным
эта лёгкость, эта сила.

Бестелесный, невесомый
буду созерцать хоромы,
обдувать дворцов колонны.
Пара дней, ночей бездонных
мне покажутся дарами.

А на третий день уделом,
в полдень солнечный и спелый,
возвратится снова в тело,
оживая неумело
перед вырытой могилой.

И опять под куполами
эта лёгкость, эта сила,
мне покажутся дарами
перед вырытой могилой.

Расскажи, расскажи, нашепчи
в этой дикой, чужой, непроглядной,
вышибающей память, ночи
о грядущем моём неотвратном.

Расскажи мне, прошу, расскажи,
как я буду тонуть и спасаться
от удачи, печали и лжи,
как часы прохрипят мне: двенадцать.

Расскажи и солги мне о том,
как несётся в грядущее счастье,
где омытый июльским дождём
побреду я без рабства и власти.

Я поверю на миг и на век
твоим притчам, как шёпоту листьев,
как часам совершающим бег,
как в последний спасительный выстрел.

Я поверю и буду спасён,
обнесённый проклятьем и славой,
будь то явь или розовый сон,
я упьюсь этой сладкой отравой.

И слова, словно издалека,
непокой разрывая сонливый,
пусть наполнят меня, как бокал,
пусть усну безнадёжно счастливый.

Дождь падает наискосок,
пронзая стрелами просторы,
вплетая в ритмику дорог
риторику свою, и скоро

темнеют очертанья дня,
и, влагу пробуя стопами,
бежит по рекам, семеня,
людское племя – муравьями.

Текучесть – качество воды,
предметы, становясь туманом,
растапливаются, как льды,
для единенья с океаном,

и нет оставленных пустот —
всё обращается к Началу,
где медленно ковчег плывёт
и ищет новые причалы.

Ночь, а не спится…
Птицами лица
перед глазами
сами
собой замелькают,
в памяти тихо растают,
звуки сумрак загладит,
в небе луна – оладьем
тянет ладони света…
Лето.

Падая, мчится
звёзд колесница,
в небе отвесном
тесно
от звёздного света.
Древних припомню приметы,
не поверив заранее,
я загадаю желание:
слово заветное с уст…
Август.

Играет Ангел на трубе,
бросая звёздочки играя,
тебе и мне, мне и тебе —
ушедшим, изгнанным из Рая.

И истекая звуком, медь
парит и ослепляет звонко,
ей сладко, кажется, гореть,
бежать по улице ребёнком,

заглядывать под каждый лист
и в лица проходящих мимо,
ровняя мудрость и каприз
во времени непостижимом.