Александр Адельфинский - Будде моих миров. Стихотворения

В наушниках эхом – твоя частота:
«Снижаемся. Облачный слой. Пустота».

Аспидно-чёрные волны ночных каналов.
Мост, поворот, запах воды и смерти.
Ночью хоронит город своих генералов,
Их отправляя в ад по неверной тверди.
Видимо, эти каналы дна не знают,
Видимо, в центр земли ползут рудокопы,
Вяло водой дыша, в аду продолжают
Рыбьи свои тоннели и подкопы.
Сваи оближет соль, понижая остров,
Время разъест гранит, оплавляя камень.
Тоненький треск домов, а плоты погостов
В полночь зажгли костры и плывут за нами.
Мы по каналу вдоль, подавая нищим.
Их глаза в темноте как глаза у кошки.
Масляная вода облегает днище,
Там, под водой, не гаснут тусклые плошки.
Как наверху, так и внизу, пустые
Улицы, города, набережные, тоннели.
Баю, не плачь, дитя, эти слова простые
Хладно вольются в плеск твоей колыбели.
Племя людей воды водных людей рождает.
В аспидно-чёрной воде ночных каналов
Город из праха, к утру отболев, растает,
Похоронив своих несбывшихся генералов.

Письма крадены временем. Подлинник позже
утерян.
Под солёным светилом молва источает слова,
Хоть свидетели умерли и приговором отмерен
Путь блаженства иного, но правда ещё не мертва.
Я беру себе дерево, коль ненадёжны примеры,
Забираю себе, коль никто не позволит забрать,
Нечто большее, нежели… Что вам от истинной
веры,
Этой зыби невенчанной, можно, не видя, отдать?
Будут рифмы глагольными. Слог недоступен
и тяжек,
И неправильно слово моё, хоть к иным
не причесть,
Пусть оно отразится от архитектурных растяжек,
Даст гармонию линий да верность земную и честь.
Письма крадены временем. Это ли главное дело,
Коли подвиг прочтённый никто не увидит потом.
Повторю я листву, чтоб она овевала несмело
Плащаницу дождя да покинутый плачущий дом.
Он и плачет, и ведает, что безнадёжна утрата,
Но во тьме, золотистой и розовой, падших небес,
Знаешь, движется время, и в нём пребывает
расплата
За не ведавший главного светлый берёзовый лес.
Эта роща шумна, голосиста, и что ей пророки,
Не дожившие до предсказуемых ими времён.
Видишь, Боже, о Тадзио, нас удержавшие сроки,
Эти белые строки побега в обветренный звон.
Колокольных громад колесница ведома
без правил.
Что начертано ей, не узнать, а узнаешь – молчи.
Иисусе Христе, о мой Тадзио, я не оставил
Позабытые всеми на Марка Святого ключи.

Вода зеркальных ласточкиных крыл.
Она уснёт, но сон – всё та же явь.
И где, скажи, она бывает чаще,
И где она летает?
Сквозь чёрный зной неведомых светил
Ты хочешь знать. Забудь. Молчи. Оставь
Чужой абрис, и ломкий, и манящий.
И где она летает?
А тьма сгущалась в свет, и он светил.
Не плачь, усни опять, увидишь птиц,
Они летят, куда? Но свет – слепящий,
И где она летает?
Вот так и ты: и видишь, и вода
Зеркальною тропой уходит в небо,
Ты там бывал, но так, как будто не был,
Ты знал, куда…

Солнце в зените иль гулкая ночь в одночасье.
Знал и бежал иль остался предвидеть последствия.
Видимой нитью она устраняет участие,
Распространяя вослед предсказуемо точные
бедствия,
Линия солнца.
Если подробности мира вокруг очумелые,
Значит, беда, но остаться и жить припеваючи.
Если остаться, то, значит, ловить неумелые
Знаки конца ледяного, её проживаючи,
Линию солнца…

…Город уснул в темноте, но во тьме не приходит
забвение,
Значит, иная судьба, да иные бывают последствия.
Видимо, здесь – не бывать, оттого, продолжая
течение,
Бога не зная, в ночи утверждаются бедствия
Линии солнца.
Линия солнца слепит, не находит ответственных.
Сын или дочь повзрослеет, не зная решения,
Не заслужив полнолунных, невидимых,
бедственных,
Ими не начатых кар, немоты, разрушения
Линии солнца.

…А в зелёной и влажной древесной листве —
тишина.
Ты уснёшь, и приснится тебе угасающий
дождь.
И, поднявшись заплаканно, тонет
оставленный взгляд
В этой светло-зелёной туманной
небесной воде.

Средь шума ветреных утех —
Лиловый жар светил летящих,
Забытых и ненастоящих
Средь шума ветреных утех.
Лиловый жар светил летящих.
Когда бы знал, когда бы мог,
Но опаляет твой чертог
Лиловый жар светил летящих.
Забытых и ненастоящих,
Но в каждом день и блеск листа,
А ныне тлен и пустота
Забытых и ненастоящих.
Но вырывается из круга,
Подпрыгнув, полосатый мяч,
И площадь прыгает упруго
Средь плача ветреных удач.
И зеркала разбиты, биты,
Пути твои не зачеркнуть,
Когда бессонные орбиты
Зеркально повторяют путь.
А значит, в шуме повторений
И предназначенных утех
Прообразы твоих творений,
Провидя плач, услышат смех.
Средь шума ветреных утех,
Забытых и ненастоящих,
Провидя плач, услышит смех
Лиловый жар светил летящих.