Александр Адельфинский - Будде моих миров. Стихотворения

На берег реки. Дымно.
Хрустальная жуть: вышло,
Да так невпопад. Берег.
Сентябрь. Пять часов. Вечер.
Здесь легче дышать. Рифма
Нейдёт, знать, оно нужно.
А тень-то моя. Странно.
А где это я? Данность.
А кто это здесь? Птицы.
Молчат и парят в небе.
Парят надо мной в сини.
И всё это так, точно.
И всё это мне. Боже.

Там, где блещет крыло небес,
Там, где меркнут добро и зло…
Я хотел бы остаться здесь,
Если б не было тяжело.
Если б не было жалко вас,
Вас, наивных, ранимых, злых,
Вас, не ценящих миг и час,
Вас, не знающих, дорогих.
Дивный край, где пока одна
Жизнь, дарована и проста,
Где не время, а времена
На кресте, и нету креста.
Каждый первый судьбой храним,
Каждый первый не знает, где
Вдруг откроется перед ним
Путь его по ночной воде.
Та вода – она не река,
А ночные грибные дожди.
Ночь – твоя, она глубока,
Предсказуемое «не жди».
Ты не жди прекращенья зла,
Ты не жди, мол, утихнет боль.
Нет спасенья, судьба – мила,
Но настолько, насколько соль
Изглагольная – немоты,
Детской жалобы поперёк.
Я ребёнок, ребёнок ты,
И по-детски ребячлив Бог.
Что Ему пустые персты,
Не врачуют души они,
Что Ему отдельное «ты»,
Если Он прерывает дни.
Видишь, сходят грибные дожди
На остылые души землян.
Виждь – и внемли, и уходи,
Окрещён, позабыт, осиян!

К чему же дарственное слово,
Что нам обычаем дано?
Ведь так легко оно готово
И рифмою воспоено.
Да это нынче будто проза,
Напишешь: «Вам. На много лет».
Средь лета знойного, мороза
Поди читай, не зная бед.
Нет, это слово не напрасно
К концу столетия звучит,
Не безглагольно-безучастно,
А, может, Бог в нём говорит.
Ведь мы живём, – что наши жизни?! —
Недолог час, мы недолги,
И что печали, укоризны,
Когда столетия шаги
За нами поспешают споро,
И краток миг, и дорог час,
И время праздным разговором
Безмолвно вытесняет нас,
Хоть наши рифмы так чудесны,
Смешны, наполнены судьбой,
Как будто кто-то Там, безвестный,
Зовёт из облак за собой.
И, вышний зов не замечая,
Пусть все дороги сочтены,
Заварим чай, а после чая
Господние увидим сны.

Что поделать душе, отлетевшей на зябком рассвете,
Ослеплённо увидевшей солнце и солнечный ветер?
В абрикосовом небе иль небе холодно-белёсом —
Серебристо и быстро, скорее, над домом,
над плёсом.
Закругляется город, окраины неразличимы,
Остаётся река городская, всё тоньше и мимо.
Но в оставленном городе сонном никто не заметит,
Как вонзается звёздочка тусклая в дымку и ветер.
В неподвластно жестоком полёте, мигая, сгорая,
Та душа не гадает, достигнет ли ада иль рая,
Ведь при жизни земной вертикальный маршрут
не укажут,
А душа, улетая, не зная, другой не расскажет.
Тут гадай не гадай и читай не читай, хода нету
На твою, ненадолго родную, чужую планету.
И не помнишь растерянно, звёздочка, путь
пролетая,
Как отец был живым да как мама была молодая,
Как однажды, лет в пять или в шесть, ты увидел
с порога
На рассвете звезду по маршруту от дома до Бога.
А затем, как остался один, позабыл, замечая,
Что порою в предутреннем сне замираешь,
взлетая.
«Ты летаешь, а значит, растёшь», – как-то мама
сказала,
Ты не видел звезду, что над нею тогда воссияла!
Да простятся вам, люди, любые грехи и злословье,
С запоздалым «прости», с ненадёжной, недолгой
любовью,
Лишь за то, что, увидевши солнце, и город,
и ветер, —
Что поделать душе, отлетевшей на зябком
рассвете…

…А город не знает, что вот издалече
На утлые судьбы, на узкие плечи —
На небе не тучи, а влажные руки,
А мягкие лапы бездонной разлуки.
Затишье над городом. Тише и тише,
Темнее, вернее. Но в подполе мыши
Снуют и беснуются. Что-то неладно,
Ах, что-то на сердце неладно, нескладно.
И город не знает, что здесь, издалече,
Особенный свет и особенный вечер.
Сегодня, не завтра, свершится, случится
Такое, что может присниться – и снится.
И город молчит, а наутро светает,
И всё как обычно, но город не знает,
Что он этой ночью покинул планету.
Проснувшийся город – а города нету!
Но бродят по-прежнему люди. Без тени
Их головы, руки, изломы, колени.
И всё – за чертою, для них обведённой,
И всё – за судьбою, для них отведённой.
Петля широка, нестрашна, незаметна,
Судьба непонятна, судьба безответна.
Петля расширяется. Утром однажды
Планета – без тени, планета – без жажды.
Она, как всегда, на своём вираже,
Не зная, что нету планеты уже.
И ей невдомёк, что вот так, издалече,
На утлые судьбы, на узкие плечи,
Откуда невесть, из вселенной двойной,
Приходит разлука во тьме ледяной.