Александр Адельфинский - Будде моих миров. Стихотворения

Солнце зайдёт через десять минут по моим.
Голову – вверх, посмотри, что за птицы летят
к тёплым краям.
Я не знал,
что так радостно плыть за тобой.
Кем ты была тогда?
Я назову тебя
Эжени.
Эжени! Два дельфина, один горизонт.
Переплывают радиоокеан
умерших звёзд.
Переселение ветра —
это тоже надежда.
У дальнего берега мы разлетимся навзрыд.
Эжени!
Вечная слава, спасибо богам за судьбу.
Боги, наверное, поняли нас, ведь они
стали морем,
А оно
примет всякого, кто позовёт,
Не боится и верит в него,
В море свой взгляд
опрокинет.
Как огонь,
животворный и добрый огонь, —
Добрые крики восторга и курс на судьбу,
прямо в лоно.
Прямо в ночь
уплывают дельфины любви,
Оставляя созвездие Псов
далеко позади,
оставляя…
Эжени!..

Голоса звучат во тьме небес.
Дай Бог,
чтобы ты
услышал и проник,
Чтобы твой
ветром прошитый
лес
К этим небесам
приник.

Будет всё – волненье и покой,
Краткий мир и долгая борьба.
Не жалей в ночи, что ты такой,
Какова твоя судьба.

Может ли? – я тебя с тобой примирю
Лишь на миг, только ты не горюй.
Нам ведь прожить, вероятно, много лет.
Надо много бед, чтобы излучать свет.

О мой друг, я вижу, ты устал,
И я, значит, нам с тобою в мир идти.
Ты опять во сне поймёшь Христа
И пройдёшь его пути.

А когда с тобой Он станет говорить
О тебе святые звёздные слова,
Улыбнёшься ты: «Не может быть
Эта
синева!..»

Может ли? – я
тебя с тобой
примирю…

Чисто – это без имени, только она —
Мяч упругий зелёного эха из рук.
Окна, синея чёрным, касались дна,
Им разлетались стёкла, ломая звук.

Двор, и квадратный, и серый, пустой проём,
Слепые окна этажных сырых квартир.
Ходим по гулкой клетке и окна бьём.
В Господе переселенье в нижний мир.

В двадцать один-пятнадцать свет потускнел.
Где-то считало радио от двухсот.
Я оглядел здание, там звенел
Воздух, касаясь пыли остылых сот.

Двое сидели вне, а после ушли,
Двое сидели обнявшись, а как ещё,
Они и я увидели – центр земли
Становится ал на нечет, багров на чёт.

Горела внизу трава, я улетал,
Низко над ней паря и вдыхая дым.
Слева дрожал на чёрном жёлтый сигнал,
Дым ел глаза и делал его двойным.

Вот уже веет водой, и это река.
Бетонная площадь берега освещена.
Стоят автобусы немо, бока в бока.
Бог мой, эта осень тягостна и длинна.

Я вхожу на контроль в сияющий грот,
Там, в глубине, врата и дорога вниз,
Мы последние, скоро закроют вход,
За нами сойдутся стены, падёт карниз.

Бог мой, твои ночи ветрены и длинны!..

Может быть, на исходе ночи,
В час, когда длится на небе усталом
тишина,
Может быть, на исходе ночи
Захочешь вернуться, но это скольженье —
Уже не касаясь поверхности моря,
Уже на отлёте.
Становится меньше
земля подо мной.

Электричка, кукушка, гризетка,
Продымлённая дымом окраин,
Наконец в темноту уезжает,
Электричка, кукушка, гризетка.
А вокруг беспощадное поле
Недреманной померкнувшей тверди
Ожидает крушенья и смерти,
И молчит беспощадное поле.
Стенки тонкие, плоть ненадёжна,
Полотно – колея водяная.
У кукушки судьба ледяная,
Окна чёрные, плоть ненадёжна.

В поле гадина ходит, и свищет,
И щекочет своей темнотою,
Нехорошей дрянной темнотою —
Это гадина ходит и свищет.
Электричка во мраке заметна
И мерцает в ружейном прицеле —
Это гадина метит без цели,
Ведь электричка во мраке заметна.
Эту тягу и место для пули
Объясняют и цифры билета,
И давленье вагонного света.
Это время и место для пули.

И воет, воет электричка железная,
Про остановки на пути забывая.
Она усталая, ночная, живая,
Она холодная, чужая, железная!
Электричка, кукушка, гризетка,
Продымлённая дымом окраин,
Полуночную жуть пробегает,
Электричка, кукушка, гризетка.
И костры разложили и греются
В ожидании верной делёжки
Дети голубя, волка и кошки,
Они и ждут, и грядут, и надеются!..