Кого мы ищем в «завтра», не в «сейчас»?
Любимого? Учителя? В дороге
о друге, о товарище у Бога
выпрашиваем. О проводнике,
чей силуэт мерцает вдалеке
как выход из тоннеля, свет в окошке…
И страшно разминуться. Не узнав, —
сойти с подножки.
Как порождения веры
в белое или в черное, —
кружатся в ноосфере
призраки – мыслеформы.
Сущности идеализма
не покидают мир,
полюсы катаклизмов,
тени света и тьмы.
Сталкиваясь, разрушают
непримиримый пыл,
временно побеждая,
временно отступив.
И никому не ведом
схватки этой исход —
видимо бесконечен
диалектичный ход.
И принимая смело
битвы великой груз, —
магии черно – белой
чувствуешь терпкий вкус.
* * *
Он живет на антресоли. Стук да плюх.
Не поймешь, когда доволен. Шумный дух.
Из миров, из параллельных приблудил.
Афры, может, или Гермы – он – фродит.
Может внешностью не так он и крут —
дела божьего шутливый продукт.
Но к столу он на контакт – не идет.
И часам настенным в такт – не пробьет.
На фальшивую строку – деловой! —
направляет сердца стук. Моего.
Оттого его бачок всегда сыт.
Еще многих, старичок, обстучит.
* * *
ШУТОЧНОЕ – РЕИНКАРНАЦИОННОЕ
Переселенье душ… Кем был
я в прошлой жизни —
тараканом? Наполеоном, может быть?
Приметы прожитой судьбы
находишь в нынешней случайно.
Вот – тюбик краски. Почему
так запах масляный тревожит?
Летишь сквозь подсознанья тьму,
где средь венецианских лоджий
кого-то видишь у холста…
Вот – отзвук медного листа,
чеканщики куют посуду…
Как странен этот звук. Откуда
ты с ним знаком? Коварный Рим
жесток к своим мастеровым.
И оторопь берет, когда
услышишь птичий крик у моря
вокруг скалистого гнезда…
Ах, хорошо жить бывшей птицей!
Но не шутом. И не убийцей.
* * *
Сквозь нас невидимые нити
энергетических сцеплений
проходят, тайнами звуча.
И в этом мире откровений,
признаний, просьб, чужих волнений
мы – параллельных два луча.
Но – удивительная жизнь —
порой одной короткой встречей
лучи легко соединит, —
и между нами молчаливо
золотосветной паутиной
протянет трепетную нить.
* * *
ВАЗА И ЧАЙНИК
Стремится ваза в неземную даль,
Но мудрый чайник выдержку хранит, —
Удерживая бьющийся хрусталь,
В их тесной связи строг и деловит.
Она – порыв, томление, восторг!
Он – лишь сосуд практичный для воды…
И обречен на вечность натюрморт
Единством их союза и вражды.
* * *
ВСТРЕЧА
На семинаре чудотворцев славно,
мудреную заслушивая речь,
приметить, как воздушные созданья
знакомиться вспорхнули
с наших плеч.
Мгновение – и ангелы печали
уже вздыхают вместе в уголке:
мой – пухлощекий негерой астральный,
твой – остроплечий,
с тушью на щеке.
И, не скрываясь, ангелы веселья
уже хохочут, угадав дружка:
один – самоуверенный и смелый,
другой – с морщиной теплой
у виска.
* * *
Как уберечь в толпе тысячеглазой
вздох призраков, фантазий, свое «я»? —
Уйдешь, чтобы спастись, остаться тайной,
единственною мерой бытия…
Но если станет пусто в пресыщеньи
дыханьем одиночества хмелеть, —
Идешь опять в толпу пылинкой, тенью,
желая раствориться, умереть.
* * *
Вот циркуляр бродячим псам:
запрещено бросаться вам
на безобидных чудаков,
заплывших в тихий переулок
с задумчивостью сомнамбулы
по курсу мусорных бачков.
Возможно это бодхисаттва
идет, едва земли касаясь,
в беседе с вечною душой?
Пусть даже непривычно светит
над головою человечьей, —
двоится иль троится что…
А может, здесь поэт какой
или, того чудней, философ —
принц Гамлет, Дон Кихот, Сократ?
И гениальная идея
его живое сердце греет…
Зачем же сапиенса драть?
Оно, конечно, экстремально,
паранормально, виртуально
с небритым призраком дружить.
Завоешь, если по дороге
бредет, не поднимая ноги,
как привидение, мужик.
А все ж, есть морды поумней.
Не зря же – русский спаниэль!
Зайдешь ли ночью, подбежит
меня встречать, хвостом виляя,
и третьим глазом излучая,
поверх макушки все глядит.
Что видит он в узорах тайных,
Читать дальше