Галина Болтрамун - Литературные пародии

Вспоминая благий спас брусничный
и под сердцем ягод чашек семь,
зуб точу на плевый джем столичный,
но потом его, нет спасу, съем.

Когда набрус… наклюкваюсь, впустую
ловлю Пегаса. Схлынет передоз —
на своего конька сажусь, гарцую
на Север, где святится Дед Мороз.

* * *
– Где была твоя голова?
– Склонялась к бегству, трещала о новостях,
пухла за Охтой, болела за ЦСКА,
выдавалась пленными за своего.

– Где были твои глаза?
– В Твери на затылке, в Москве на лбу;
косили камни, ели чужих,
ходили по воду в военкомат.

– О, глупые твои глаза!
Ах, завидущая твоя голова!
Зачем ты, чёрная твоя рука,
огниво служивому отдала?

У нас глаза – как мельничные жернова,
у нас голова трещит от ума, —
а мы несём во рту медяки,
куда нас родина высекла.

* * *
– Где была твоя голова, когда рука писала?
– Болела за ЦСКА, здравствовала за ЦРУ,
за Охтой просила гильотину
оттяпать головотяпство; вышло тяп-ляп.

– Как твои глаза, когда водишь пером?
– Утром – очи колет, вечером – вырви глаз;
они ходили в военкомат призваться на войну,
но никто не хочет такое око за око.

– Твои глупые глаза преломляют вещи
и по-черному завидуют руке,
не вытворяющей половинчатость
на предметах своего самообслуживанья.

У нас не хватает очей для очевидности,
наше умозрение ни в одном глазу —
и рот мелет невидаль, эквивалентную медякам.
Сей карме молчание-золото не по карману.

* * *
Ах, что за ночь, что за снег, что за ночь, что за снег!
Кто научил его падать торжественно так?
Город и все его двадцать дымящихся рек
Бег замедляют и вдруг переходят на шаг.

Диск телефона не стану крутить – все равно
Спишь в этот час, отключив до утра аппарат.
Ах, как бело, как черно, как бело, как черно!
Царственно-важный, парадный, большой снегопад.

Каждый шишак на ограде в объеме растет,
Каждый сучок располнел от общественных сумм.
Нас не затопит, но, видимо, нас заметет:
Все Геркуланум с Помпеей приходят на ум.

В детстве лишь, помнится, были такие снега,
Скоро останется колышек шпиля от нас,
Чтобы Мюнхгаузен, едущий издалека,
К острому шпилю коня привязал еще раз.

* * *
Ну и ночь! Сорок раз выхваляю торжественный снег!
Праздно реет Пегас, удлинив мое место на нем.
А галоп двадцати по делам отправлявшихся рек
Скопытился, ибо достиг своего «поделом».

На телефоне висел я сто двадцать минут,
Допетрил, что ты практикуешь бай-бай по ночам.
Так важный, как я, в снегопаде завис парашют