Олег Мисковец - Город двух президентов

Тенденции возврата в неизбежность
настолько призрачны, что вряд ли нам удастся
быть снова вместе. Эта местность
населена твоими призраками. Часто
их, принимая за тебя, обманутое сердце
толкается куда-то в позвоночник,
секундой раньше не найдя меж рёбер дверцы,
и зависает, как перо над парой строчек,
желая их исправить иль продолжить.
Да вот не знает, как, тот, кто занёс его.
И пауза ужасна, как размышленья датского
наследника: To be, or not… И как же быть?

Я вчера пришёл домой поздно,
но при этом удивительно трезвый.
По дороге я видал звёзды,
они просто мне в глаза лезли.
Дома было как всегда пусто,
хоть кричи себе во всю глотку.
В морозилке кроме снежного хруста,
находилось полкило водки.

Я шёл по улице знакомой,
считая увлечённо фонари.
Пятнадцать, двадцать, двадцать три…
Один разбит, другой с вороной,
а этот, рядом с твоим домом,
горит, как памятник надежде,
похожий на луну, как прежде,
без птиц и избежав погромов,
один, как я. Сквозь ветку клёна,
которая без листьев, неглиже,
смотрю на окна в нужном этаже.
Вчера я позвонил по телефону:
она здесь не живёт уже.

В полях чернеет грязь. Весь снег
весна уже почти сожрала,
и я в окно смотрю, как борется орало
с землёй, что не оттаяла совсем.
Мне десять лет, температура,
и в школу не отпущен я с утра.
Я вижу птиц по краю вспаханного рва
и думаю про одноклассницу, что дура.

Я еду к морю, к белым парусам.
К красивому и быстрому закату.
И хочется дать денег на дрова,
Иль поезд к мыслям привязать канатом,
Чтоб не тащило, а несло его.
Не плющило, как от двенадцать пива,
А пёрло, чтоб от грохота локомотива
В степях опала конопля. Всего
Дороже русскому езда,
А быстрая езда тем паче.
Да, видно, в Беловежской чаще
Не те хохлам достались поезда.

В стакане бывает смысла
больше, чем в целой ночи,
в стакане бывают мысли
нужные и не очень.

В стакане бывает жидкость
и пустота обмана,
а пустоту не выпьешь —
прилипла ко дну стакана.

В стакане бывает водка,
лекарства в него наливают,
и лучше вгонять в глотку
первое, пока позволяют

жёны, врачи, боги,
похмельный синдром, кстати,
пока черти с утра не строги
и сильно в душу не гадят.

Поколение дворников и сторожей
крутит шашни с моделями пахнущих глянцев.
Те, кто вечно сумел в девяностых остаться —
никогда бы не поняли этих идей.
Мозг весь высосан. Деньги уходят на лак,
что, чуть высохнув, станет уже маникюром.
Эти барышни, очень красивые дуры,
пылесосным азартом и гладкостью срак
так шлифуют недавних ещё кочегаров,
что не знают они, что бросать им в огонь —
жизнь иль души, что прячутся где-то в гитарах.
(от гламурной тусы хоронятся сиротки,
придающей Москве ей присущую вонь).
……………………………………….…………….…
Ночью снилась рыдающая гармонь
и шоссе возле Риги. Во сне хотел водки.

Москва заснеженно нежна.
Автомобиль, асфальта не касаясь,
в тоске необъяснимой маясь,
едва ретив на виражах.
Сохатый вдруг троллейбус встал
на Сретенке, собой закрыв дорогу.
Народу в нём не мало и не много —
по счёту человек до ста
сидят, стоят, висят. Парят
гигантские снежинки робко.
Все ездоки из пробки в Новый год хотят.
Успеют все. И хлопнувшие пробки
Последний год разлуки завершат.