Сергей Степанов-Прошельцев: Я весенний посол. Седьмой сборник стихов поэта

останется гол, как скелет.

Листва завершает безумство круженья —

дитя параллельных миров…

Я тоже теряю свои сбереженья

ещё не озвученных слов.

И жизнь не случится, как видно, вторая,

хоть есть в ней большая нужда,

и ветер судьбы те слова обрывает

и гонит уже в никуда.

* * *

Мне кажется, и даже я

вновь что-то потерял,

когда звучит адажио

на скрипке октября.

Когда, как пена, горкою

оно ввергает в шок.

Оно такое горькое —

как хины порошок.

Иду лесами лысыми…

Так много пней-калек,

и мир завален листьями,

наверно, до колен.

Мне кажется, что вроде я

змею в душе пригрел —

совсем не ту мелодию

расслышал в октябре.

Но не сказать ни слова, ни

ползвука, и теперь

вовек мне уготовано

молчание потерь.

* * *

Цветок луны расцвёл. Он, как пергамент, жёлт.

Причиною тому осенняя остылость.

Пора привыкнуть нам. Но снова сердце жжёт

печаль о тех цветах, что в клумбах загостились.

Печаль о том, что мы в полшага от зимы,

а может, от сумы и от тюрьмы в полшага.

Потеряно жильё на небесах, и мы

закончить можем жизнь в занюханной общаге.

Но я сюда попал, и этот мой транзит

окончиться грозит, скорей всего, скандалом,

ведь от меня судьбой потерянной разит,

таким вполне земным, портвейным перегаром.

Я не хочу, чтоб нос сломали кочергой,

но я не попрошу, наверное, у Бога

совсем не исполать, не нужно ничего,

мне б только ощутить забытую свободу.

* * *

Да здравствует непогода! Она прояснила всё,

и вместе с листвы потоком куда-то меня несёт.

Кленовой так много крови, мы что-то не то творим.

И слёзы, что я не пролил, текут по щекам твоим.

А в мире бескрайном этом, где воду сдувает с крыш,

так мало тепла и света —

одни ожиданья лишь.

* * *

Ещё не время желтизне, и зелень сочная в укосе,

но только чудится, что мне на пятки наступает осень,

в прах превращая жизни часть, и август вот уже, на грани,

и не отсрочить этот час, когда распутица нагрянет.

Я словно бабочка порхал, лимиты дней перебирая…

Ну что ж, наверное, пора всё начинать с другого края.

Чтоб в стороне иной опять в других увязнуть расстояньях,

и что случится, — принимать

как неизбежность расставанья.

* * *

Мне только бы примоститься, я сон тот не отпугну,

где ночи большая птица проглатывает луну,

где всё ещё очень зыбко, где время наоборот,

где осени горькой скрипка о чем-то своём поёт.

Назло этой хищной ночи мотив тот душе открыт

на самой высокой ноте – пронзительной, словно крик.

Он вовсе и не в секрете, не свёрнут ещё ужом…

Наверное, это ветер, как эхо в доме чужом.

Но больше сомнений нету, что грусть не приходит зря,

когда разнеслась по свету

неласковость октября.

* * *

В дни, когда дождит и тошно

и когда томит усталость,

и когда о бабьем лете

и не надо бы мечтать,

как бы вновь поверить в то, что

чудо всё-таки случалось,

и теперь из мглы столетий

достучится к нам опять?

Всё меняется в природе.

Всё на свете обратимо.

Зацветают снова вишни,

а потом блажит пурга,

что-то навсегда уходит,

что-то вечной пантомимой

застывает неподвижно,

как на полюсе снега.

К заморочкам всяким этим

мы давно уже привыкли,

нам теперь ужасно часто

их даруют небеса.

Но назло всему на свете

этот выдох, этот выкрик

и наполненные счастьем

васильковые глаза.

Это в памяти занозой,

но в груди моей согрето,

это вовсе не напрасно,

и никто не опроверг

то, что всем назло прогнозам

надо верить в бабье лето,

и что будет снова ясно

после дождичка в четверг.

* * *

В клёново-берёзовой каше

из листьев я вязну опять,

и ветер в чахоточном кашле

мне силится что-то сказать.

Но я его слов не расслышу —

в них просто осенняя гнусь,

и я потоскую не слишком,

и я никуда не вернусь.

Зачем? Пусть швыряет болезни,

судьба мне вдогонку, в докид,

ещё моя молодость лезет,

как после дождя, сорняки.

Бездушные, словно чинуши,

вороны дивятся тому,

что я совершенно не нужен,

не нужен уже никому.

Но я не поддамся хворобе,

хотя и неправдой раним.

Я много чего проворонил,

но что-то ещё сохранил.

Зачем мне чужие заботы

спасать от воды и огня?

Но это незримое что-то

поднимет из лёжки меня.

И втянет в поток центробежный,

где слякоть и ветер ночной,

где осень, увы, неизбежна,