Сергей Степанов-Прошельцев - Я весенний посол. Седьмой сборник стихов поэта

По-осеннему рыж,
оторочен каштанов каймою,
ребра шиферных крыш
дождь заботливой нянечкой моет.

Перекресток эпох,
дом к другому склоняется дому.
Ветра горестный вздох —
может быть, он грустит по былому,
по иным временам?

Впрочем, дело, как видно, пустое:
ведь теперь криминал —
вспоминать о «советском застое».

Эта боль так остра —
как ходить по гвоздям на пуантах.
Ян и Гунар Петра
и не думали звать «оккупантом».

Ливень вымел весь сор,
сразу всех нас на вечность состарил.
Кто же тот режиссер,
что спектакль этот странный поставил?

И звенит над листвой —
шум ему площадей не помеха —
крик струи дождевой,
что умножен готическим эхом.

Мгла… И я не готов
в заповедной той каменной пуще
средь застывших веков,
как когда-то, мечтать о грядущих.

* * *
Дитя сырых прокуренных трущоб,
не зная, что у времени в опале,
ты, как Матисс, не знаменит ещё,
чтобы твои картины раскупали.

Мешок холщовый на спине, как горб…
Куда ты шёл? Зачем? Откуда вышел?
Но коль ты честен, это значит — горд
а если горд – любых злосчастий выше.

И пусть пока удача далека,
одна мечта — пусть будет только это:
подрамник, холст и кисть из колонка,
и эти краски – яркие, как лето.

Говорят, что здесь грунт-плывун.
Я сюда приходу один.
Здесь, убитый, я лёг в траву
с пулей маузера в груди.

Вьётся бабочек белых рой,
изумрудной травы палас…
Бутербродом с черной икрой
здесь закусывал мой палач.

У него здесь свой интерес,
он идёт, испытав аффект,
пальцы жирные обтерев
о широкое галифе.

Чьи-то дачи вокруг, сады…
Как расстрельный понять синдром?
Объясненье всему – садизм —
не исчерпывает всего.

На коленях страна стоит —
вождь усатый мух не ловил.
Мягко сказано — геноцид,
затопил он её в крови.

Это — эхо нашей беды,
и она к нам пришла во двор,
чтобы целый мир убедить
в том, что Бог на земле — террор

И строчит сын донос на мать,
рабский славит поэт режим…
Как мне время это понять?
Смысл, наверно, непостижим.

* * *
Как камикадзе, был я обречён:
бесплотный, словно звездное сиянье,
я мчался в бездну — крохотный фотон,
мельчайшая пылинка мирозданья.

Я там нашёл приют, где водосток
грыз голый камень, и где пламя рдело.
И вымахнул из семечка росток —
как вызов мировому беспределу.

Я был тритоном, ползая по дну,
глядел на мир несовершенным глазом,
но цель имел исходную, одну —
и ощутил в себе великий разум.

Растет мечта из чертежей и смет,
и, сумму знаний обращая в прибыль,
я целюсь в небо стрелами ракет —
туда, откуда я когда-то прибыл.

Скорей! Скорей! К сияющим мирам.
Пусть испытаний выпадет немало,
я всё смогу. Всё, что имел, отдам,
лишь только б жизнь всегда торжествовала.

* * *
Усталый маленький король.
Сбежать нельзя — повсюду стража.
Как надоела эта роль —
который день одна и та же!

И по ночам бросает в пот:
как это страшно — быть всесильным!
А где-то женщина поет,
склонясь над старым клавесином.

Под этот простенький мотив,
что, словно птичье пенье, тонок,
на землю фартук постелив,
спит неумытый поварёнок.