Сергей Степанов-Прошельцев - Я весенний посол. Седьмой сборник стихов поэта

и освежала, как воды струя,

твоя любовь, любимая моя.

Без компаса, карт и без лоций

* * *

Я — не патриций, не вельможный курций,

и радости хиреет мой побег.

Я хвост удачи поджимаю куцый,

я не достоин, кажется, побед.

Они — для тех, которых не ругали,

в честь их предназначается салют,

для них одних придёт в оригинале

особа та, что славою зовут.

А мне — пахать, мне выпадает снова

вернуться в хату нищую свою.

Но только я с упорством крепостного

за справедливость в мире восстаю.

И пусть порою в тучах нет просвета,

пусть грозы начинаются опять,

нет ничего дороже – только это:

за справедливость жизнь свою отдать.

* * *

Среди творцов перезагрузки

российской не было меня —

я жил, как будто мышь-норушка,

но независимость храня.

Удары отражал неловко

и не любил любую власть.

Но в том, наверно, мышеловка,

что сыр бесплатный не украсть.

Отправлен я в бессрочный аут,

поскольку выгнали взашей.

Тот сыр сейчас распределяют

лишь среди правильных мышей.

А мне достались только крохи

от неохватного куска

моей неправильной эпохи,

что не осмыслена пока.

* * *

Несёт нашу утлость навстречу седым бурунам,

с невидимым злом невозможно открыто бороться.

Где рашпили скал, где их зубы, не ведомо нам —

мы в море безбрежном без компаса, карт и без лоций.

Плывём и не знаем, что ждёт и где будет ночлег,

штормит на душе, только в прошлое нет нам возврата.

Ещё есть надежда, что всё же причалит ковчег

к заветному берегу где-то вблизи Арарата.

И мир мы устроим какой-то, наверно, другой —

без ссор и вражды, без сосущей трясины болота,

где вспыхнет в глазах исцеляющий звёздный огонь

и сердце поёт, ожидая бескрайность полёта.

.

* * *

Опять направленно штормит,

и исчезает голубое,

и вновь беда, как мессершмидт,

проносится с протяжным воем.

Когда вокруг сплошной кошмар,

в тот ураган и водокруты

с размаха падает плашмя

душа, что не нашла приюта.

Она не знала благодать

и ничему была не рада.

Наверно, надо помолчать

и шапку снять, наверно, надо.

* * *

Я уже ни за что не мог

жить беспечной жизнью стрижа —

распустилась, как анемон,

ветровая моя душа.

Но умерив былую прыть,

закидоны сведя на нет,

я не мог себе объяснить,

отчего этот алый цвет

и атласный цветка покров,

нежность – та, что я расплескал…

Это кровь моя, это кровь —

и в тычинках, и в лепестках.

Будет путь мой в капканах ям,

пусть заносит на вираже,

сохранить бы назло врагам

эту нежность в моей душе.

И не нужно мне ничего —

только жизни пряный шербет,

тот небесный её огонь,

тот напитанный кровью цвет.

Спасибо за то, чего не было

* * *

Каждой веткой сада нам с тобой грозя,

бьет шрапнелью града первая гроза.

Разошлись подружки, а тебе не жаль.

На твои веснушки нынче урожай:

высыпали часто, даже возле скул…

Неужели счастье я тогда спугнул?

В гулком басе грома я и не постиг,

что исправить промах можно лишь в тот миг.

Он же не случится ни в каком году:

вспугнутая птица

не летит к гнезду.

* * *

Я соврал, что к тебе заглянул по пути —

битый час под дождем сиротливо я мок,

и к тебе я прощаться пришел, ты прости,

не сердись, но иначе я просто не мог.

Я, остриженный наголо, кепочку снял

(парикмахер меня округлил в аккурат),

но смотрела ты в сторону, мимо меня,

и спокойным был твой невнимательный взгляд.

Твои губы… Зачем они так холодны?

На лице твоем — бледность от частых ангин…

И, наверно, ты знала давно, что должны

мы расстаться вот так — ни друзья, ни враги.

Я молчал. Да и ты промолчала в ответ,

отвернувшись. Я хмур был, обижен и зол.

А когда уходил, ты смотрела мне вслед,

удивляясь тому, что к тебе я пришёл.

Сердилась мать: «Скорей за стол!

Остынет. Ужинать пора»,

но миром управлял Футбол —

самозабвенная Игра.

И мы — гонять хватало с кем,

пиная мяч, входили в раж.

И приходил я весь в песке

(я был ворот бессменный страж).

А Любка, стоя у окна,

на нас глазела день-деньской,

и грызла бублики она

с какой-то взрослою тоской.

И ночью старенький диван

заснуть никак мне не давал,

вертелся я и так, и сяк.

Я думал, что пройдет, пустяк.