Аркадий Драгомощенко - Великое однообразие любви

потом молча шли будто вытекли из себя –
брели прислушиваясь к шагам
и размышляли

пусто в саду
невдалеке женщина укачивала в коляске ребенка
да служитель собирал листья с отпечатками ног
и листья отражавшие сложность строения глаза

кто еще забредет сюда в этот день
или в другой какой день?
кто бродит среди нас
и произносит имена наши как заклинание
кому рассказать что мои сны каждый год умирают
и небо дарит их иллюзорным бессмертием?

и что пьем из одного и того же источника
что вкус воды одинаков для нас

…но это был всего лишь пасмурный день
деревья были деревьями а мы сами собой
мы откуда-то возвращались и совершенно
случайно наткнулись на сад
где женщина укачивала в коляске ребенка
не придавая значения голосу
да служитель собирал к сожжению листья –
безбрежная река белого дыма
струилась между деревьями

Придет день или ангел.
В трепет дождя
раскрыты окна и кровли.
Придет ночь или ангел,
Оботрет ноги перед порогом,
Пронзительный некогда взгляд
угас под полями набрякшими шляпы.
Будто на пажити два одиноких серпа –
раскрыты крылья косноязычия.
Правая часть лица отдана смерти.
«поэзия, поэзия, слов…» –
Невнятно произнесет, исчезая
Следуя вдоль ряда имен.
«станется, было, не будет…» –
Промолвит эхо в ответ.

две руки, заведенные за затылок
беззащитность подмышек
вечер одевает тебя в плавное пламя свечи
гость запоздалый
укрою тебя на груди в полнолунье великое –
ночь да ночь!
может и впрямь тепло наших душ растопить льды способно?
может и впрямь наши тела –
две могучих сосны?
голуби
влажная глина их голосов под перстами
зари обретает форму вычурного
ожерелья
воздух апреля смывает с век твоих
гарь февральских видений

сухой треск надломленной ветки
смутно-черные сполохи голых деревьев
над зыбким огнем цепенеющих вод
улитка увядания и багрянца
улитка желтизны ползет по земле
трава никнет
гнезд глаза опустели
осень
пора отчаянья и отваги

тихая россыпь шагов
на пелене ожидания
холст покрыт пятнами
неразрывно с холстом связано
неокрепшее дерево
девушка с гордой спиной
ложится в постель
руки держит ладонями книзу
притрагивается к бедрам своим
вечер на веках ее
она засыпает

приоткрываются двери

Десять минут
без двадцати пять
четыре часа
один час и больше
вожделенье секунд
до вечности вечность
десять минут
полтора года
два пурпурных клейких листа
на встречном уроде
два пса
убегающих вглубь пустыря
две рыжие точки
упавшие в поле нового года

Раздвигая камыш
ненароком услышишь
как сухо скользнет по руке
длинное лезвие
луч заиграет в капельке крови
странно
будто ее не хватало
чтобы вспыхнула зелень сильней

странно
словно тебя не хватало
чтобы двери открылись
обнажая продрогшие стены
плед прожженный
убожество юности
Фейерверк на портрете
где к шее твоей тянет клюв
точно голубь тюльпан
Старое золото в сумерках лета
пятый час
в крупной капле лицо
гримаса пространства –
несколько лет непонятной любви

ни яви ни сна
я встретил свою мать
она шла по дороге и плакала
и плакали с нею цыгане
плакали сборщики хмеля
и облака собирались в молочной
бороде старика
сидевшего на обочине

не зная зачем
я пошел следом
не зная зачем
я начал тихо рыдать
и мы плакали вместе
жара стояла
гарью ветер дышал
старик на обочине
пересыпал из руки в руку песок

долгие белые лестницы
белые улицы
на ветке белое платье
девушка забавляется с лягушонком
выцветшие рукава
пустые
белые
лестницы
ступени гулкие
цепи следов
воскресение
полдень

рассыпалось яблоко
рассыпался рот
едва заметная тень
слетела с земли
солома горит
тлеют черные сучья
как печет солнце