Виктория Левина - Я сегодня Ван Гог (сборник)

Говорило тело языком танаха,
простирались руки за советом к богу,
одевалось тело в белое с размахом —
расплескалась кипень по края дороги…

Говорило женским голосом и ликом
место, сохранившее перепев историй, —
расстилались дали, разгулялись блики,
каменные глыбы гулко звукам вторят…

Освещало тайной вдохновенной лица
зрелости премудрой, юности невинной —
там, где виноградный сок в кувшин струится,
там, где время вяжет, сотворяя вина…

Танцевали страстно древних чар искусством —
раздувались юбки, развевались шали.
По дороге горной разъезжались густо —
по домам певуний половинки ждали!

Эмоцией, как донор – кровью,
делюсь с читателем. Рассветом,
в молочной дымке на восходе,
готовлюсь к «рифмовой» борьбе.
Я – лишь рецептор, и не боле,
от нерва слуха, я – поэтом,
как спутник в разовом полёте,
служу по жизни и судьбе.
Эмоции, как ворон – крови,
пылающее сердце жаждет!
И в ход идут любовь и радость,
и впечатлений жарких рой…
Сердечных ритмов тайных сбои
переживает в жизни каждый,
но лишь поэту – в строки надо
переиначить сердца бой!

Эмоций чувственным наркозом
наполнен день, как море – солью…
(Заложником капризной рифмы
я рождена была на свет!)
Не захлебнуться б в «передозе»
эмоцией, как воин – кровью!
Не подменить бы правду – мифом,
как часто делает поэт…

Скрипка разговаривала с Богом.
Жаловалась: – Жизнь подорожала,
холодно в лапсердачке убогом,
да жена б не каждый год рожала…

– Я готов делиться коркой хлеба
с каждым из соседей, – в счастье, в горе —
чтоб жидовским не звались отребьем
детки в каждой драке, в каждой ссоре.

– Чтобы околоточный не зыркал,
да не пялил глаз на дочку Браху…
Крышу подлатал весною лыком,
звал соседа, шил ему рубаху.

– Господи! Ведь мы ж блюдём Субботу,
заповеди все, что на скрижалях!
Руки вот распухли от работы,
пальцы еле шило удержали…

– Быть евреем, Господи, не просто
даже в мире сытых и богатых!
Говорили, перехрестов вдосталь
стало среди нас, жидков пейсатых.

– Господи! А как бы пригодилась
кроха счастья нам и деткам – тоже!..
Плакала струна, слеза катилась,
пела скрипка высоко, до дрожи…

Продавал свою подпись гениальный художник
в Тель-Авивском порту, в подпоясанной тоге,
босиком… Не нашёлся в этом мире сапожник,
чтоб обуть гениальные, вечно бОсые ноги!

В белоснежной рубахе, по ручьям горных речек —
сто пластмассовых смайлов! Как Господь… как в раю…
Под портретами нежных человечьих овечек,
на улыбках и рунах ставил подпись свою!

Что случилось, Художник? Почему свою душу,
крыльев ангельских пару и блаженный кураж —
за сто шекелей пошлых, за деньгу, за полушку! —
совершаешь скандальный городской эпатаж?

Завтра пасмурным утром, тель-авивским дорогам
на везенье отдавшись, прямо к пОрту спущусь —
я куплю твою подпись, поцелованный богом!
Может, даже к ладони прикоснуться решусь…

Перед картиной Марка Шагала —
в выси небесные ветер пречистый,
пахнущий розой, ирисом, сандалом,
душу уносит лёгкою кистью…

Перед картиной мэтра иллюзий,
шелковых шлейфов и розовых лилий,
звёздных, исполненных нежности блюзов,
взглядов овечьих и мягких идиллий,

перед картиной таких мирозданий,
где б проживать бесконечно хотелось! —
в дымке кисейной из томных желаний,
где б в поднебесье леталось и пелось!

Перед картиной вечерней порою —
ясный твой взгляд, предназначенный свыше…
Взявшись за ру́ки, взлетим над землёю
с тихой улыбкой… Нас не услышат.

День задуман был стройным, свободным от стихоплетенья.
Но попалась строка, не вписалась в течение дня,
не вязалась с погодой, мешала вестям и стремленьям,
разлохматила напрочь и вдрызг, деловую, меня!