Виктория Левина - Я сегодня Ван Гог (сборник)

Прочла о бабочках. На руль велосипеда
ложится смело загорелая рука —
к днепровским заводям до позднего обеда,
в камыш с кувшинками на лодке рыбака!

Читаю бабочек, как жизни иероглиф
читает вдумчивый серьёзный ученик,
и вижу будущие горные дороги,
в траве нездешней праздничный пикник…

В рисунок крыльев, в эти звуки из оврага
(кричит и плачет кто-то, стонет сквозь туман…)
съезжаю в жизнь, минуя ямы и коряги,
готовый к лёту, сорванец и хулиган!

Я верю в бабочку, как в каждодневный подвиг,
взлетать и жить, прогнозам мрачным вопреки!
И антиквариатом с лотов Сотби
сидят на лавках, отлетавшись, старики…

Как можно позже – приземлиться в лавку!
Ещё мне по плечу свободный лёт.
Велосипед – для тех, кто хром на лапки,
для тех, кто смог, – одномоторный самолёт.

Прочла о бабочках у Саши Соколова.
Рисунок крыльев обнимает, словно спрут!
В который раз за поворотом новым
смертельным трюком дни мои бегут…

Пел голос – белый, чистый, неистраченный,
когда счета несмелы, неоплачены,

вставал на цыпочки, робея взрослой тайною,
аккумулируя влюблённости случайные…

Пел, модулируя непрожитыми датами,
когда Голгофою встают мечты распятые,

и непрерывный пот стекает в ночь усталую…
Пел голос, пел, журча в ручьях водою талою!

И силой мышц, как силой мысли пламенной,
катал по нёбу звуки плазмою расплавленной!

В верхах витал и опускался в стынь глубокую,
пел голос тал в свою весну далёкую…
На акведуки Леты чистые, без устали,
мой голос шёл однажды, жизнь предчувствуя!

Я уеду в Назарет за руном,
за строкою с переливами арф,
положу в котомку флягу с вином,
повяжу на шею праздничный шарф…

Будет греть меня зимой кашемир,
будут рифмы от друзей согревать,
будут жечь мне душу лира и мирт,
буду сладостно по дому скучать…

В каждом путнике живёт аргонавт —
за овчинкой золотою в стихах.
И за пишущую братию рад
царь Давид, что держит арфу в руках!

Я уеду в Назарет за холмом,
за стихами о любви и судьбе.
Будешь воздухом моим и плечом,
буду нежно прижиматься к тебе…

Я уеду в Назарет на заре…

«Не хлебом единым»… Чувствительность пальцев
диоптрией мерить… Замешивать тесто
пред залом на сцене, в кругу постояльцев,
где каждый имел неизменное место,

где ни милиметра ни вправо, ни влево,
а твой монолог – переводят руками…
А тесто месилось и сытно белело
на сцене, расцвеченной прожекторами!

Несвязная речь объяснялась экраном.
Веселие лиц объяснялось искусством.
И корочкой хлеб покрывался румяной,
и выпечкой пахло, – домашней и вкусной!

И каждый актёр разговаривал с залом
лицом и руками… В каком-то бреду
потерянно публика в зале молчала…
заплакал ребёнок в четвёртом ряду…

Зависеть от прихоти ветра, рукою
внимать настроение поводыря, —
боюсь, что в сравненьи с такою судьбою,
ничтожной покажется горечь твоя!

А хлеб выпекался! И вкус его прочно
вязался с виденьем прижмуренных век…
Я съела горбушку, – но знаю я точно! —
не хлебом единым живёт человек!