Татьяна Вольтская - Почти не болит

Идешь, подбирая слова,
Как чьи-то упавшие деньги.
Есть легкий налет воровства
В поэзии, что-то от Стеньки

В дыхании ямбов косых,
В коротких ударах хореев,
И что-то от драки – под дых
Получишь, сползешь к батарее,

Увидишь, глаза разлепив:
Цветок на окошке оранжев,
И тоненькой радостью – жив! —
Сочится из щелки мотив,
Нахальный, не слыханный раньше.

Какая длинная строка
Между Москвой и Петербургом,
Горбатый остов старика
Бредет по лужам и окуркам,

Ночной стрекочущий вагон
Захлебывается стихами,
Лишь на цезуре в Бологом
Едва переводя дыханье.

Качаешься под простыней
В утробе стиснутой, купейной,
Выходишь – будто в мир иной
Рождаешься, но постепенно

Глаза, ослепшие слегка,
Привыкнут к свету и заметят
Плечо того же старика
И капельки на трафарете.

Мельканье дырявых коленей,
Тележек, узбекская речь.
Вот женщина полувоенный
Зачем-то напялила френч.

Рюкзак с обезьянкою, стрижка
У парня, как жизнь, коротка,
И девушка мертвую книжку
Сжимает в цветных коготках.

Качнутся, прижатые туго,
И вдруг – воробьями с куста
Сорвутся – и больше друг друга
Не встретят. Нигде. Никогда.

Пристанционные строения,
Столбы в чешуйках объявлений —
Приют непризнанного гения,
Несбывшейся мечты и лени.

Здесь что-то, кажется, посеяно,
Да только никогда не полото,
И пьяная слеза Есенина,
И лютиков густое золото,

И тетка, что свою историю
Бубнит, и парники, и лужицы —
Вплывают в голову, которая
Заранее болит и кружится —

Лишь бы не думать, что же кроется
Под каждым облаком и веткой,
Где алкашей лихая троица
Встречается с ветхозаветной.

Осыпаются звездною пылью
Небеса, и осину знобит.
Без тебя – не обидишься? – выпью.
Как в воде растворяется спирт,

Та к душой притворяется слово,
Легким облачком вьется у губ,
Серым волком из логова злого
Выбегает, берет на испуг

И вцепляется в мякоть и алость
Жизни, загнанной в чащу дождя.
Ты пришел, чтобы я не боялась
И не плакала, уходя.

Щеголь, плут, лицедей, книгочей,
Говорливый, как вешний ручей,
Острослов, остролист, сердцелов,
Певчий дрозд, потрясатель основ,
Пересмешник, Федот-да-не-тот
В переливах тягучих пустот
От Архангельска до Костромы,
Часовщик, балетмейстер зимы,
Собутыльник живых – и теней
Побратим, женолюб – не верней,
Чем Эней, не странней, чем иной
Сумасшедший в стране ледяной, —
Старый, юный, везунчик, двойник,
Шелестящий – не тополь – тростник:
Затрепещет – хоть плачь, хоть пляши,
И ромашка торчит из души,
Точно воткнутая в снегу.
Отмахнуться бы – да не могу.

Гнутся шеи фонарей, как ковыль-трава,
И летят из-за морей сизые слова,
Солнце медлит на краю голубиных крыш,
Ветер дует, я горю – но и ты горишь.
Гнутся шеи фонарей как трава ковыль,
Обними меня скорей через много миль.
Посреди кирпичных рощ, каменного сна
Ночь застегнута на брошь яркого окна.
Смуглый тополь гол и тощ как подъемный кран,
Молодой голодный дождь бродит по дворам.
Монотонные шаги слыша до утра,
Мы с тобой как угольки догорим дотла.

Всадник на камне, сенат, синод,
Кровель сырая жесть,
А у Тебя-то – всего семь нот,
Ну и, конечно, крест.

А у меня-то во фляжке – спирт,
Лавочка под кустом,
А у меня на подушке спит —
Я и не помню, кто.

Ребер колеблющийся пюпитр,
Влажных волос листва.
Господи, только б еще любить,
Только б не остывать.

Ночь бела – не видно дна,
Звездного парада.
Ты один, и я одна —
Очень странно, правда?

Вот же – руку протяни —
А не дотянуться.
Звякнули над нами сны,
Словно чашки-блюдца,