Татьяна Вольтская - Почти не болит

Когда в стаканчике пластмассовом
Остынет кофе – или время,
Раскинутся на поле Марсовом
Цыганские шатры сирени.

Тогда-то, крестники и крестницы
Безвременья, на этом поле мы,
Кружась, как бы случайно встретимся
Меж травами его веселыми,

Вослед сиреневому таинству
Потянемся, шумя, как воды, —
Та к дети стайками слетаются
На запах бунта и свободы —

Чтоб воздух не казался каменным,
Чтоб призраков пустое тело
Заполыхало синим пламенем,
Сиреневым огнем сгорело.

Похудели поля, оскудели,
Помертвели в морозной пыли.
Распускаются розы метели
На лице разоренной земли.

Травы, травы, стеклянны и ломки,
В белых свадебных кружевах,
Не смотрите вы, что подонки
Ходят гоголем. – Дело-то швах, —

Каркнет ворон распевом былинным.
Помашите же, травы, из тьмы
Сыновьям, улетающим клином
Прочь от родины – как от чумы.

Вы бы тоже летели за ними,
Да из мерзлого поля, боюсь,
Вас не вырвать – как милое имя
Изо рта. Вот и я остаюсь.

Привет, собрат двоякослышащий,
Двояковидящий, привет!
И облаков сырые глыбищи,
И многомачтовый корвет

Лесной, и тот, прозябший в оттепель
Цветок – казалось, навсегда,
И поплавок звезды, и все теперь
Нам видится из-подо льда.

И мы, казавшиеся храбрыми
И мудрыми себе – давно
Плывем, подрагивая жабрами
И ртами красными, на дно,

Чтобы глядеть с пустыми лицами
На жизни, прожитые зря,
Пляша с ворами и убийцами
Под дудку мокрого царя,

С надеждой подплывая к проруби,
Ища случайного луча —
И кто размыкал это горе бы,
И кто бы сверху постучал.

Потемнело. Вместе с птицами
Небо выплеснуло синь.
Затянулась репетиция
Бегства с дождиком косым

Из румяных, из чахоточных,
Шумно дышащих садов,
Опустевших станций лодочных,
Полных ветра, как «Седов».

День, как пьяница икающий,
Проплывает по дуге,
Жизнь – синицею – пока еще
Умещается в руке,

Крепко сжатой – если больно ей,
Свищет тоненько: люблю!
А рука другая, вольная,
Тихо машет журавлю.

Хорошо здесь было коровам,
Ребятишкам. Ворона, кыш!
Стынут черные волны бревен,
Перевернуты лодки крыш.

Ни поддатого гармониста,
Ни мальчонки – айда в лапту!
Лишь осинового мониста
Звон – мурашками по хребту.

Заколочены окна. Влево,
Вправо глянь – облаков клочки.
Молча яблоня тычет в небо
Яблок твердые кулачки.

Белокаменные снега
И узорчатая пурга —
Где ни друга и ни врага
Не увидишь за три шага,

Где едва за порог шагнешь —
Ветер, режущий, будто нож,
Сад, свернувшийся, будто еж,
Город, вырвавшийся, как ложь,

Как дыхание – изо рта:
Желто-белых домов черта,
Всхлип, дрожащий комок куста,
И парадная заперта.

То ли милует родина, то ли казнит,
Может, слышит твой голос, а может, глухая.
Снег пушистый летит, колокольчик звенит,
В благодарной душе никогда не смолкая.

И струится, и манит неведомый свет
Над замученным пахарем, бывшею пашней,
Над деревней, которой давно уже нет,
Над холодной рекою, над жизнью пропавшей,

Снег летит – над шинелью, висящей в сенях,
Над склоненным над книгою мальчиком рыжим,
Над боярыней, полулежащей в санях,
И над раненым Пушкиным, снег обагрившим.

Снег летит – продолжается время любви,
Ночь несет и качает нас в черной утробе.
Словно нежные губы – губами лови
Эти быстрые, эти пугливые хлопья.

Ничего не просить, никого не винить.
Снег летит над Россией – огромен, игольчат.
Через версты разлуки протянута нить,
Тает в горле комок, и звенит колокольчик.