Татьяна Вольтская - Почти не болит

Высыпался на мосту
Тенорок трамвая —
Это я к тебе иду,
Глаз не открывая,

Через спящие дворы —
Прямо и направо,
Раздвигая фонари,
Как сырые травы.

Когда заиграет прощанье
На хриплой струне ветерок,
Глазами найдут горожане
Над крышами – неба глоток,

Со склянкой аптечного спирта
Пройдет переулком сосед,
И окон бегущие титры
Расскажут нам вечный секрет,

Когда катерок загарцует
На серой строптивой волне,
Погладишь меня по лицу и
Плечу, повернувшись ко мне,

Увидишь зеленые смерчи
Травы.
Не оставив улик,
Мы лечим друг друга от смерти.
Дотронься – почти не болит.

Жизнь проходит – а будто и нé жили,
Все-то молоды, все-то малы,
Вроде были объятия нежными,
А защелкнулись, как кандалы.

Потираешь зажившую ссадинку,
Подогретое тянешь вино.
Глянь – сирени промокшие всадники
Прискакали, струясь, под окно,

Не мигая, глядятся в глаза наши —
Слышишь веток отчаянный хруст?
Никогда в этих сумерках замшевых
Я к тебе не привыкну, не трусь!

Выкипел суп, потерялся носок.
Поступью дерзкой
Дождик проходит наискосок
Прямо по сердцу,

Пó саду, пó лесу, мимо полей.
Ты говоришь, я
Стала с тобою смелей, веселей —
Так ли? На крыше,

Свесив прозрачные ноги свои,
Дождик уселся.
Строчки бегущие, то ли ручьи.
Мокро на сердце.

Глянешь в окошко – пустырь в лебеде,
Лужи да ямы.
Ну и зачем ты в подружки себе
Взял несмеяну?

Ну и зачем ты нашел в небесах
Дырочку – видишь,
Сколько тут сырости, мусора – страх…
Ладно – свети уж!

Люби, люби же меня, покуда
Цела в небесах облаков посуда,
Пока ромашка диктует моду,
И тело светится каплей меда,
И ветерок на лугу посконном
Слезой не нальется, не встанет комом,
Пока стального дождя решетка
Лицо не перечеркнет, и четки
Березовые не коснутся праха,
И клен не порвет на себе рубаху.

Намокшее поле, дождя голосок,
Огни иван-чая,
Болотце, деревня, еловый лесок,
Встречаешь? Встречаю.

Медовая скрипка – ларек на углу,
Цветущие липы.
Вираж мотоцикла – ножом по стеклу,
Дождливые всхлипы

Холщового неба с некрупным зерном
Богов и героев,
Слинявших давно, допотопный музон.
Откроешь? Открою.

Здесь если удержится жизнь – вопреки
Уму и отваге —
Осинкой – у синего русла строки
На кромке бумаги.

Когда любой былинке
От солнца горячо,
Хочу идти с корзинкой
Большой через плечо

По улице Казанской
На рынок на Сенной
Хочу я не казаться
Усталой и смешной.

Не нужно мне редиски
И мяса на обед —
Хочу принарядиться,
Чтоб нравиться тебе.

Что проку мне в салате,
В прилавке зеленном —
Куплю-ка лучше платье
На рынке на Сенном,

Все в бабочках, в небрежных
Кружках – для куражу,
А старую одежду
В корзинку положу.

Мимо воров и пьяниц
По улице-лучу —
Порхну тебе на палец
И дальше полечу.

Кто певчий, кто ловчий, заняты все места,
А ты – жонглер у младенца Христа,
У тебя в руках три яблока и апельсин,
И умеешь их подбрасывать ты один.
Подкинешь яблоки – вроде невысоко,
А с небес проливается молоко;
В кожуре из солнца, блестящ и рыж —
Куда апельсин покатишь – там и Париж.
Прыгнешь, встанешь на голову – ноги до звезд —
Заливается смехом младенец Христос.
И хотя ты порой убегать горазд, —
Вернешься – Он тебя в обиду не даст.

Беспричинное счастье – до слез —
Газировкой, ударившей в нос,
Под ногою блеснувшим осколком,
Крытым рынком, лиловою челкой,
Под которою поднята бровь,
Первым дымом зеленых костров
На ветвях, неприрученным эхом
В одичалом дворе, где проехал
Мотоцикл, воробьями в песке,
Лавашами в грузинском ларьке, —
Пыльной улицей прущее счастье, —
Где подростки на роликах мчатся,
Неожиданное, как жизнь,
Вдруг нахлынувшее – держись!