Татьяна Вольтская - Почти не болит

Здравствуй, подруга осень,
В яблоках и в меду —
То-то раздолье осам.
Комнату подмету.

Капли порхают роем
В сердце, в лесу, везде.
Скатертью стол накрою
И позову гостей,

Под причитанья листьев
И налетевший вихрь
Глядя в окно молитвы
На мертвых и на живых.

Ваше сиятельство Клен,
Ваше высочество Небо —
Осень восходит на трон
И рассыпает монеты.

Каждый – ее фаворит —
Школьник, и дворник, и хипстер.
Вензель рябины горит —
Значит, и я – монархистка.

Каждому – полдень литой,
Терпкий и гулкий, как церковь,
Каждому – лист золотой,
С надписью – как табакерка.

А обошли – не горюй:
Яблоко – слаще державы,
Слаще вдвойне – поцелуй
Краденый, тайный, шершавый.

Ваше сиятельство Клен,
Ваше высочество Небо,
Порохом воздух – от крон
Тлеющих вспыхнет – и нету.

Свет иссякает. Срывая рубашки с вётел,
Пьяный ветер к щеке прижмется щекой небритой —
И отвалит. Блестят бока запотевших ведер.
Дом скрипит, как рассохшееся корыто.

Я не помню, откуда явишься ты, робея, —
Из Костромы, из Астрахани, из Омска,
Но натопить я вовремя не успею —
О ледяные простыни обожжемся.

Дым из трубы метнется крылатым змеем
Пар заюлит над чайником раскаленным.
Утром откроем двери – и онемеем:
Солнце сошло на землю – и стало кленом.

Никакой тебе осенней хохломы:
Разлинованные овцами холмы
И везде – лесного жителя кошмар —
Вдоль дорог – травы свалявшейся кошма,
Да бесшумно вытекают из окна
Горы – складками шинельного сукна.
То боярышник мелькнет, то синий тёрн —
Будто жизнь нарисовал —
и сразу стёр.

Улетают гуси цепочкой рваной,
И дубы наливаются темной медью,
И бухгалтер-ветер, поднявшись рано,
У осин принимает листву по смете.

Полон лес задумчивого сиянья,
Из прорех сквозящего озаренья —
Что к концу полнее всего слиянье
Полегчавших тел, обреченных тленью.

К каждой ложке золота и роскошной
Синевы – подмешана капля яда.
А дружку в ключицу уткнешься – кожа
Пахнет яблоком из чужого сада.

Все отдашь – по строке, по листочку —
День и ночь, красоту, наготу,
Оставляя дождя многоточье,
Остроклювые краны в порту,

Ненасытные чаячьи крики,
Тополь, тычущий в небо культи,
Скрипача, придержавшего скрипку
Подбородком – не то улетит.

Где сияние, где пререканье,
Где бравада, моя и твоя?
Видишь, клены с пустыми руками
На разбитой дороге стоят.

Зачем несешься, трамвай шестерка,
Ведь некуда ехать мне —
Дружок мой далёко, и плачет горько
Тень его на стене.

Болтают колеса твои на идиш,
По-польски и матерком.
Когда он ждет меня, ты не едешь,
И день летит кувырком.

Когда он ждет меня, ты гуляешь,
Насвистывая у реки,
Где чайки садятся рядами клавиш,
И сердятся катерки,

И облупившиеся наяды
Балконы свои несут.
Когда же нет его – ты, нарядный,
Болтающий – тут как тут.

Еще не хватает цветка в петлице,
Кольца – железной петли.
Стоишь – и я начинаю злиться:
Пришел, наконец? – Вали!

Эти клены в осенней шотландке —
Как заморские моряки,
Эти облачные шаланды
Протекающие – легки.
Видно, там у них неполадки —
Парусиновые палатки
Да гусиные косяки.
Замерзаешь, поди? Да ладно,
Руки, руки-то – костерки!

Подними-ка волынку ветра,
Поднеси-ка ее ко рту —
И волнистая даль, и ветка
Закачаются, как в порту.
Мы с тобой уплывем до света,
Только где наш кораблик – нету,
Нарисуй мне Титаник лета —
С черной печкою на борту,
Пару щепок, крыло газеты,
А ненужное я сотру.