Татьяна Вольтская - Почти не болит

Голое слово ревнивой ладонью прикрой,
В пухлую варежку спрячь его, в жаркую память,
И пожилая зима со следами былой
Вдруг остановится – через плечо тебе глянуть.

Какая же светится нежность,
Когда обнимает пурга —
Как будто француз или немец,
Заброшенный в эти снега,

А вовсе не город, который
От стужи, похоже, забыл
Про банки свои и конторы,
Глотая морозную пыль, —

Бормочет, худой, удивленный:
Довольно, закончим игру, —
Вконец заблудившись в колоннах,
Как в сонном морозном бору.

Он весь в лихорадке какой-то,
Слезится встревоженный взгляд,
И улиц больничные койки,
Застелены белым, стоят.

Давай вернемся напоследок
Туда, где слышен
Сорочий говорок соседок —
Как будто с ближней

Ольхи, где двор засыпан щебнем,
И где вознесся
Под потолок – горой волшебной
Буфет. Вернемся.

Нам выйдет улица навстречу,
Как мы хотели,
Накинув наскоро на плечи
Платок метели

И нас почти не узнавая —
И заметая.
Пустой аквариум трамвая,
Скамья пустая.

Следы, как маленькие рыбы
У твердой лужи.
Ты мой платок развяжешь, либо
Завяжешь туже, —

Ну, да, поток, в который дважды —
Чего уж горше:
Дотронешься – а он бумажный,
К рукам примерзший.

Убираю твою фотографию —
Как шпаргалку – я знаю урок:
По осинам, по желтому гравию
И по просеке, где костерок

То станцует, то снова насупится,
Пряча рваного мира края,
По канавам, по черной распутице
Пробегает улыбка твоя,

По реке с камуфляжною ряскою,
Окружившей гнилые мостки, —
Вижу дальние отсветы райские,
Вижу дрогнувших губ уголки —

Улыбаюсь тебе. Только некому
Рассказать – не поверит народ.
Выйду к первому встречному снегу —
Он-то знает тебя. Он поймет.

Как широкий свитер складчатый,
Снег на городе повис.
Кто лежит – свернись калачиком,
Кто идет – остановись.

Хлопья крупные, просторные,
Лица бледных фонарей.
Кто подумал слово вздорное —
Проглоти его скорей,

Кто замыслил дело лютое —
Позабудь его навек:
И сердца, и стены кутает
Шерстяной мохнатый снег —

Не спеша, спокойно, истово.
Ты усни – и я усну.
Не иначе, кто-то выстрадал
Этой ночи тишину.

Рвутся влажные простыни снега,
Тронешь елку – уколет: не лезь!
И за что мне земля, человека
Отторгающая, как болезнь,

И прохожий с ухмылкой недоброй:
Улыбаться с утра – не резон,
И железнодорожные ребра,
Протыкающие горизонт,

Ночи – как отреченные книги,
Что пылают – не скажут, о ком,
Сын, похожий на смуглые лики
Византийских глазастых икон.

Мы будем счастливы назло
Звереющему веку,
Мы сквозь морозное стекло
Увидим Марс и Вегу.

Когда же будет отменен
Мирок наш и развеян,
Еще друг другу подмигнем,
Уверена – успеем.

Настанет вторник и среда,
Но только от испуга
Не дай нам, Господи, предать,
Не дай предать друг друга.

Когда во двор нахлынет рать —
Убийцы, отморозки,
Не приведи нам выбирать,
Кого спасать, кого отдать —
Нарезать на полоски,

Которому из двух детей
Сберечь кусок последний.
А воздух от дурных вестей
Густеет – и от бредней,

И в комнате полно гостей —
И башмаков в передней.

Но будь сегодня начеку:
Как знать – перечеркнув строку
Проспекта, взяв налево,
Быть может, тянется к звонку
Уже – как пистолет к виску —
Усталый ангел гнева.

Когда последние времена
Наступят – какая разница, —
Припомним влажные имена
Любимых – и наши празднества,

К примеру, завтраки на двоих
И строчек случайных молнии,
И тряский автобус, и пыльный вихрь,
Осенних небес безмолвие,