Татьяна Вольтская - Почти не болит

До земли, что осталась в тени
И пугает нас лязгом железным:
Луч горит, мы видны, мы одни,
А погаснет – и сразу исчезнем.

Райские сырые кущи
Обтрепались, отцвели,
Нужен им ремонт текущий —
Спрятать трещины земли,

Нужен всем ремонт текущий:
Выбрать, отгоняя смерть,
День пожиже, ночь погуще,
У окошка замереть.

Погляди, зима в пятнистой,
Блеклой робе маляра
Белой кистью, легкой кистью
Красит краешек двора,

Ловит лес прозрачной сетью,
Превратив сарай в чертог, —
Поглазеешь – и на сердце
Развиднеется чуток.

Вдыхая смерть, глотая ложь,
Спеша, оглядываясь, маясь,
Вдруг понимаешь, что идешь
Не на автобус, а в Эммаус.

Беретик чей-то голубой,
Старик запыхавшийся грузный,
И снег, смешавшийся с толпой,
Идет по улице, не узнан.

Что-то сердце защемило —
Город там или двойник
Мягкой тьмой из кашемира
К шее ласково приник?

Что-то зренье помутилось —
Вместо строчек на листы
Пятнами ложится сырость
И бессвязные следы.

Что-то голос – незнакомый,
С непривычной хрипотцой,
Словно в горле сбились комом
Двор, парадная, крыльцо,

Горстка воробьиных перьев,
Фонарей дрожащих нить,
Жизнь, застывшая у двери,
Не решаясь позвонить.

Не спишь? Не спи. За окном – ни зги.
Осыпаются голоса лепестки.
Каждый – поймать и прижать к губам,
Только мешает ночной туман.
Не спишь? Не спи. Это и есть
Седьмое небо, благая весть,

Как будто стоим, от озноба нéмы,
У реки, глядим на зигзаги чаячьи.
Каждая любовь – лестница в небо,
И эта – веревочная, легчайшая.

На странице загнуты уголки,
Да забыты строчки.
Как старухи спущенные чулки —
Бесконечны ночи,

Перекручены – все грубее шерсть,
Все заметней штопка,
Не спасает ни лесть, ни ложиться в шесть,
Ни перцовки стопка.

Со дня на день
льняная придет зима,
Усмехнется, спросит:
Для кого готовила закрома,
Заплетала косы?

Успокойся, – скажет, – румяна смой,
О дружке – не думать.
Потому как знаю, что он не твой.
Мне ведь – только дунуть.

Смотри, как начинается метель —
От фонаря, кругами, как Жизель
Безумная – единственное средство —
Нет, не спастись – спасенья точно нет —
Но выплакать, развеять этот бред.
И ветер в ней колотится, как сердце.

Смотри, все шире легкие круги
От ледяной дороги до реки —
Быстрей, быстрей, держась за кончик шпаги,
Как будто продолжая разговор:
Предательство – испытанный мотор
Для выросшей из кротости отваги.

Отбрасывая в сумрак лезвиё,
Она кружит, и боль внутри нее,
Как точка в колесе чернеет – осью,
В ней плачет нерожденное дитя,
Вверху, ночными птицами летя,
Ей вторит вечеров многоголосье

За пяльцами, вдвоем у камелька —
Которым не бывать: игла, рука
И с потолка свисающая люлька,
Объятия, и свадебный наряд,
И клятвы – белым пламенем горят,
В лесу морозном отдаваясь гулко.

Смотри, как разгорается метель —
Быстрей, быстрей безумная Жизель
Все пробегает, что прожить не сможет.
Какие ей пороги обивать?
Сторожевые сосны свой бивак
Раскинули, и ей готово ложе

В пустых полях, где колкое жнивье
Изранит ноги нежные ее,
В пустых лесах с распахнутою кровлей,
И гибелью своей – на много миль —
Она засыплет онемелый мир —
Блестящею, нетающею кровью,

В которой растекается, как яд,
Чужая свадьба, и рога трубят
Чужой забавы, праздничной охоты.
Отверсты вены, белые круги
Все шире, шире. Руки береги
Замерзшие. Идем, ну что ты, что ты!

Я бы ехала на поезде
Ночь за ночью, день за днем —
Не найти печальней повести,
Чем деревни за окном,

Чем кафешка придорожная,
В луже – радужный бензин,
Мужики с кривыми рожами
По дороге в магазин,