Татьяна Вольтская - Почти не болит

Кладбище с крестами-звездами,
Непогашенный костер, —
Будто бы листочки розданы
Детям – набросал и стер.

Свалка, рощица ольховая,
Монументик Ильичу,
Бревна сваленные – охаю
Да бессвязно бормочу.

Тополь, водокачка с аистом,
Сорванная дверь с петель.
Сердце ноет: расплывается —
Будто плачешь – акварель.

Мы с тобой замышляем побег,
Будто новый Том Сойер и Гек,
По гремящей реке, по железке,
По натянутой по небу леске
Проводов. Застегни-ка пальто.
Наших планов не знает никто,
Мы их пишем – и тут же стираем,
А встречаемся – за сараем.
Мы не знаем, какое жульё
Приготовит нам нынче жильё,
И какая в стекляшке шаверма
Подвернется – отрава, наверно,
И когда на ладони ключи
Шевельнутся – об этом молчит
Вавилонская башня науки
Со своим пионерским – а ну-ка,
Докажи, докажи, докажи! —
Длинно вьются ее этажи
Вверх – улиткой, закрученной туго,
Или внутрь – как гигантское ухо.
Нам-то что – прогуляем урок
И из собственных тел костерок
Сложим на ночь – и он отразится
В замерзающей насмерть водице,
И в огнях, замелькавших в лесах,
И в окликнувших нас голосах.

Как придет ко мне дружок,
От смущенья пятясь,
У него в руке цветок,
На губах – анапест,

За плечом его – зима,
Выйдем – а за нами-то
Закачаются дома,
Точно без фундамента,

Переулок под ногой
Дрогнет тонкой щепочкой,
А снег закружит сам с собой —
Шерочка с машерочкой.

Кто там – двери отворяй,
Нам терять-то нечего:
День горит, как светлый рай,
Ночь – как мука вечная!

А чего ты хотела – чтоб тебя называли святой,
Чтоб с тебя алфавит начинался – с заглавной, витой,
Под незримой фатой, чтоб внимали тебе,
не коробясь, —
Нет, ты будешь беззвучным кружком, упраздненной
фитой
С пояском архаичным. Завозится, как понятой,
Сквознячок у порога, и с треском
захлопнется пропись.

Потрясая рассудок, как трубами Иерихон,
Кто с тобою грешит – тот тебя попрекает грехом,
Хорошо, не грешком. Но и это не новость.
А чего ты хотела бы – в стайке порядочных жен
Щебетать о высоком? Но кто прокажен,
Тот сидит в темноте, по инерции яростно моясь —

Не отмоешься. Чистый узнает тебя за версту
И однажды невольно прошепчет: «Ату!» —
Не желая тебя уязвить. И, колеблема ветром,
Повернешься спиной и спокойно пойдешь по листу
Пожелтевшего снега, от холода сжавшись в фиту,
Поясок затянув – а хотелось бы фертом!

С благодарностью глянешь на зиму и скажешь:
«Сестра!»
То-то койка ее жестковата, да память остра,
И следы по газону петляют, как длинная фраза,
Ты пред ней не виновна, ты ей ничего не должна,
Вы действительно сестры – вот только настанет весна,
И с нее соскользнет ноздреватого снега проказа,

А с тебя не сотрутся ни глупость твоя, ни грехи.
Раздувает пространство сырые мехи,
Попляши – выдыхает – а то на фига же ты пела?
А и правда, сплясать остается – лебедушкой плыть,
Вся-то прыть – от мороза, объятья сестрицы – теплы,
Ну а свечку держать над тобой – не ее это дело.

Так приплясывай шибче на льдинках, как на угольках,
Тростниковую дудку сжимая в остывших руках,
Ни Москва твоих слез не увидит, ни Питер, не бойся.
Огонек твой не в зале затеплен и не в алтаре —
Головешкой болотной блуждает в квадратном дворе,
На взметнувшейся тусклыми волнами
лестнице скользкой.

Попляши, попляши, да сама же себе подыграй,
Под глазами мешки, и полы не домыты с утра,
Мельче, мельче ступая с ужимками
загнанной клячи,
Так допляшешь, зубами стуча, до Господня Суда
И услышишь: «Ну, здравствуй, Фита!» – и тогда —
Поняла? – но не раньше – заплачешь.

За дождь, за сумерки, за все Тебя
Благодарю – за ломтик брынзы
На черном хлебе, и за оттепель,
Что вдруг из-под подошвы брызнет,

За воздух с бронзовыми осами,
За сон, за беззащитность вещи
Перед душой, за чашку с розами,
За свет, который нам обещан,

За луч над кучей дров наколотых,
За то, что ярче всех реликвий
В лице любимом – словно золото
Иконы – проступает лик Твой