Олег Вайс - Привет из прошлого

чтоб, как в юность звучали они,

а весь мир, что судьбою разорван,

словом тёплым согрей, обними.

Я готов, словно раб на галерах,

горький свой отрабатывать хлеб,

оставаясь в душе флибустьером,

на широких просторах суд'еб.

Прошепчи мне про дальние дали,

где тепло от сверкающих звёзд,

чтоб нашли мы, что долго искали:

млечный путь среди белых берёз.

Мне ключи от волшебного слова

подари, дай прочувствовать вкус,

чтоб рождались из звука простого,

не слова, а мелодия чувств.

Круж‘ат снежинки мотыльками,

купаясь в свете фонаря,

внизу их ждёт холодный камень:

последний таинства обряд.

Кружась меж небом и землёю,

за миг познав и рай и ад,

от следом падающих скроют,

что нет для них пути назад.

Весна придёт на смену стужам,

храня, как память их любви,

под фонарём большую лужу,

чтоб в ней плескались воробьи.

В начале было слово и в конце,

а между ними время пролетело,

виски припорошило цветом белым,

морщины разбросало на лице.

Подкралась старость тихо, невзначай,

между словами здравствуй и прощай.

Когда упадёшь ты в траву-мураву,

и отыщешь с ней общий язык,

увидишь иначе небес синеву,

и взгляд на тебя стрекозы.

О многом расскажет трава-мурава,

про то, что давно позабыл,

напомнит из детства такие слова:

всё встанет внутри на дыбы.

Закроешь глаза и почувствуешь сам,

вдруг привкус рассветной зари,

и, если ты думаешь, это роса:

это слёзы рассвет обронил.

Вагончики качаются,

колёсики: тук-тук.

Всё в жизни возвращается

на свой начальный круг.

Звон ложек, подстаканников,

мельканье фонарей,

как милостыню странники,

ждём у своих дверей.

Салон-вагоны з'аняты,

лишь в жёстком есть места,

там приютили странники

на краюшке Христа.

Летит состав, качается,

как в парке карусель,

и долго не кончается

из прошлого туннель.

Старый дом идёт под снос.

Опустевшие квартиры,

как столешня после пира,

словно преданый Христос.

Он устал, и всем простил,

и давно готов уж к сносу,

хоть и держит ряд стропил,

крышу старую, как посох.

Жаль бездомных воробьёв,

да сверчка за стылой печкой,

их впредь никто не позовёт,

на заветное крылечко.

И не всхлипнет под ногами,

скрип рассохшихся дос'ок,

и всё то, что было с нами,

как вода уйдёт в песок.

Дом снесли, на пустыре,

бродят серые вороны,

грай звучит их похоронный,

словно памяти обет.

Слёзы счастья у соседа:

всё не вечно под луной,

а чувство, будто дом я пр'едал,

став в беде к нему спиной.

Вырву старый, ржавый гвоздь,

что торчит в оконной раме,

сохраню его на память,

сколько б ездить не пришлось.

Глаза – врата таинственной души,

она ресницами пытается прикрыться,

и не узнаешь, что на дне её творится:

молиться хочет, или согрешить.

Она закрыта, лишь подрагиванье век,

предательски нам выдаст интерес,

и будто в Ноев ты с земли попал Ковчег,

а ощущенье, что в тебе Христос воскрес.

Что не один ты, здесь шарик весь земной,

тут даже в дождь, витают птицы в облаках,

а буря вмиг смениться может тишиной,

и, может статься, ты вообще не при делах.

Душа – потёмки, а глаза – её врата,

тут и для смелых не всегда фартит удача,

и не помогут здесь медовые уста,

лесть, уговоры, ну а подкупы – тем паче.

Я нитками суровыми

латаю в сердце раны.

Выходят швы корявые,

хоть шьётся не впервой.

Я знаю, что не н‘адолго,

и поздно, или рано,

закончится терпение

у нитки нулевой.

Сотрётся нить суровая,

иглы конец затупится,

рука к шитью привычная,

устанет раны шить.

Живу одной надеждою,

что у судьбы заступницы,

в запасе есть надёжные

заплатки для души.

Терпеть пустоту больше невмоготу,

и яблони тонут в цвету.

Ветер разносит с цветков лепестки

осколками судеб людских.

Пусть красоты той и короток миг,

хоть кто-то услышит их крик.

Вьются, пока их к земле пригвоздят,

первые капли дождя.

Как воздух в горах чист,

а снег на вершинах бел.

Так глубоко вниз,

я в жизни ещё не глядел.

Здесь сказочно, как во сне,

и тучи касаются ног.