Любовь – это время счастливых оков,
где мы друг для друга Месс'ия.
Ад – это время, где ты далеко,
а рай – там, где время бессильно.
Как мир нелеп
под мишурой фасадов,
в нем горек хлеб,
и в то же время сладок.
жизнь коротка -
цепочка из мгновений -
нить из мотка,
чудес и сновидений.
Греша и каясь,
мешая горечь с мёдом,
с мечтой о рае,
ищу дорогу бродом.
чтоб взять у Бога,
для жизни чистый лист.
длинна дорога,
и путь по ней тернист.
"Давай, земля,
Немножко отдохнем
от важных дел,
от шумных путешествий!"
Н.Рубцов
Вертится,
куда ж ей бедной деться,
остановиться – значит умереть,
нам трудно верится,
она не знала детства,
лишь смену лиц,
рожденье их и смерть.
А на земле
вовсю бушуют страсти,
и каждый день
приносит счастье и беду.
Кто посильней,
становится у власти,
те, что слабей,
идут на поводу.
Там снег зимой
и лютые морозы,
жара в июле -
только пивом остудишь,
зато весной,
случаются курьёзы,
снега вернулись,
и опять сосульки с крыш.
Осенний сплин,
унылая пора,
а листопад,
лекарство от безумья.
В ночи камин,
как чёрная дыра,
в ней виден ад,
в минуты полнолунья.
Там с высоты
нисходит высший разум,
чтоб слово молвить
о неведомой судьбе,
чтоб я и ты,
вдвоём проснулись разом,
и я мог помнить,
только о тебе
Ты говорила мне тогда:
"постой, еще не вечер,
ты никуда не опоздал…",
а мне ответить нечем.
Рвануть так хочется наверх,
а крылья не хотят,
и в небо я гляжу, как стерх,
свой потерявший ряд.
Февраль промозгл и уныл,
играет в прятки с нами,
нам шлет приветы от луны,
с пророческими снами:
морщинок невод на челе,
прошедших будней тень,
да крошки хлеба на столе,
на самый черный день.
Я отгоняю от души,
приснившийся кошмар,
как запах тела твой душист,
я твой гурман-клошар.
Февраль растает на стекле,
короче станет тень,
стоит подснежник на столе,
как в самый первый день.
Мосты и ночи белые,
дворцы, дворы-колодцы,
да шп'или в небо стрелами,
что можно уколоться.
Там узенькие улочки
стекаются в проспекты,
на небе тучи рвут в клочки,
там продувные ветры.
Нева закована в гранит,
волн'ами камни лижет,
страниц историю хранит,
знакомых с детских книжек,
Корнями чувствую тебя,
мой детства милый город,
несовременен твой наряд,
ты стар, но сердцем молод.
В снах возвращаюсь я туда,
бессонными ночами,
в каких бы ни был городах,
я по тебе скучаю.
Над рекой туман разлился,
как парное молоко.
Месяц на ночь приютился
под небесным потолком.
Тускло звёзды, светляками,
освещали млечный путь,
и сливались в лунный камень,
весь блестящий, словно ртуть.
Вот комета пролетела,
прочертила небосклон,
и упав за край, сгорела,
погрузила землю в сон.
После липового чая
мягче кашель-горлодёр,
я по времени скучаю,
что из памяти не стёр.
И когда, давясь от хрипа,
ностальгией захожусь,
чай в мешочке фирмы "Липтон",
в ресторане закажу.
Чай, как чай, но не из липы:
тот по своему душист,
может он хорош от гриппа,
но не лечит боль души.
Лишь названием похожим,
будит детства миражи,
от того ль тоска так гложет,
а из глаз слеза бежит?
Я пойду, забыв дресс-коды,
к липе в парке босиком,
чтоб в любое время года,
душу мог лечить чайком.
Чтоб все мысли пропотели,
вышла хмарь из головы,
чтоб с душой в здоровом теле,
жить в согласии привык.
Где антоновка хрустит
аппетитным хрустом,
лето всё собрав в горст'и,
пахнет осень вкусно.
Из садов ядрёный дух,
запах яблок спелых,
лечит он любой недуг,
и души и тела.
Вкус – не сахар, ну и пусть,
этим мне и дорог,
пахнет яблоками Русь
антоновского сбора.
Кленовый лист уже желтеет по краям,
прохладой утро снижает летний градус,
не дожидаясь наступленья сентября,
в ознобе лето покидает тихо август.
Ещё чуть-чуть, и через пару-тройку дней,
на всех деревьях, как будто сговорясь,
листва становится желтее и бледней,
зелёный шёлк сменив на крашеную бязь.
А небо в складках разлохмаченых кулис,
Читать дальше