на кров хоть какой-то, на крышу, полы,
сплетенные пухом и травкой,
где вот уж птенцы обживают углы,
галдеж на кормежке и давка.
Свет льется, как будто ему невдомек,
что будет смеркаться под вечер,
доверчиво плоть обнажает цветок
случайному солнцу навстречу
по эту ли сторону жизни, по ту ль,
где ветер задует, заснежит.
Проносятся годы в любви и в поту,
вдогонку за ними, как прежде,
в отстроенных, вроде, домах ли, дуплах
деревьев, израненных бойней,
все то же: по кругу опять второпях,
хоть как-то не стало спокойней,
и серые будни летят кувырком
в своем несвободном укладе.
Когда бы иное с «бессмертным полком»,
и не «особистов» бы ради,
которые снова пророчат войну,
с насиженных мест ни ногою.
Неистовый май только эту шпану
не держит за павших героев,
он истинным пел бы, кого соловьи
давненько, увы, не тревожат…
Но правда войны еще теплится и
совсем не исчезнет, быть может.
Как говорят, на свете много правд,
смотря от цели: действие ль, штукарство…
С какой из них Платон за «Государство»
пил с Дионисием на брудершафт?
Шел ученик на снисхожденье дружб,
когда Сократ за базис брал натуру,
где чаще побеждают диктатуры
какой-то мелкой сошки с разведслужб.
Косить людей им, что косить траву,
лишь бы корону не оттяпал кто-то.
А Сиракуза… в общем-то болото
не только в переводе – наяву.
«Уж слишком стройно… что, как свалят трон,
желающих испробовать так густо…» —
тиран решил, вернув кровать Прокруста,
где то растянут, то сожмут закон.
И сник Платон с наивнейшим дружком:
попробуй докажи – какие шашни!
Что в рабство сесть, что под арест домашний —
совковый суд не суть… Как он знаком!
А было все по делу: рубежи
свободы и запреты, чтоб не пусто,
наперекор Сократу – сгон искусства,
которое, хотя противник лжи,
но отвлекает, не в строю, скорей
как всплеск неподконтрольного наитья.
А это что ж – куда хочу отплыть я,
туда плыву?.. Сперва познать людей,
считал Сократ, себя хотя б – вот цель,
без этого утопия – Освенцим,
где тот же строй. Но это дело немцев
со свастикой – всех под одну модель.
Искусство ж бьет на чувственность, а ей
в железном царстве разума – задворки.
Философы у власти… Черствой коркой
венчается великий мир идей.
Их было столько – не уместит склад,
да как-то так выходит – не живут, а…
Когда бы «Государство» – райский сад,
но практика иная: как ни круто
замешано, мир втуне прозябал
в обжитом переполненном болоте.
Мысль, было, вызвал старый Аристотель,
и юный Александр девятый вал
обрушил – ну и что?.. Община пьет,
а если вдруг решит, что маловато,
то сослепу потычется куда-то
и в конуру… Как плыть наоборот,
когда Платон не то, чтобы неправ,
да так логичен – места нет и смерти?
Вот, говорят, на свете много правд —
и чудаков не меньше, как ни мерьте.
Философия мудра,
только жизнь еще мудреней…
Я скакал бы до утра,
да какие к черту кони —
лето тронулось с дождей
от весны такой же серой.
Я бы пил, да как ни пей —
толку, как с наивной веры:
вблизь сморгнешь – надежды в прах,
глянешь вдаль – и там потемки…
Что б ни сдвинул я в верхах,
да в низах – одни обломки:
от героев – героин,
от любви христовой – в храме
немота понурых спин.
Я б… Да что тут со стихами?
С ожиданий – ни гроша,
вдохновенье отлетело,
заболочена душа…
Но кому какое дело,
что скакал бы, пил, играл,
спину горбил за блокнотом —
на кону – грядущий шквал,
чем-то он зальет пустоты:
философия ль взамен
крохам дней, где те же стяги?
Хмыкнет в бочке Диоген
Александровой отваге.
Бог на миг: «Проси, аскет,
все, что хочешь, дам в награду.»
Киник: «Сгинь, не засть мне свет.»
А и вправду, что нам надо…
3. С иных глубин
Как строить жизнь – народ впотьмах судил,
слагая мифы, воздвигая храмы,
прислушиваясь к шепоту сивилл,
кому тайком прибой вещал тот самый,
Читать дальше