Лазарь Соколовский - Крохи бытия

Где б ни жить —
там концы и там начала
фарсов-драм,
по каким ни разметало б
по векам,
по пескам и по сугробам —
хрен сочтешь.
Не сказать – народ особый,
ну, а все ж…
Не чужая, не родная —
а своя,
словно птиц залетных стая,
алия
сколь властей перемотала,
сколь молитв перешептала,
если б впрок…
Здесь, покуда нет решетки,
без опаски, во всю глотку
говорок,
слово где, где полсловечка —
толкотня!

«Тут из нашего местечка
вся родня:
Дора с мужем, Сеня с Ритой,
Марк Ильич…» —
«В Кони Айленд дурка Галя!..
Ведь еще в Москве сказали —
в Брайтон Бич!» —
«Так пройдись, ведь рядом, детка!
Иль старо?» —
«Да совсем другая ветка
на метро…»

Писк правей: «Еще евреи…
мало, сел на нашу шею
этот зять…»
Бас левей: «Ну, коммунисты —
как-то ж вышли в программисты!
Что ж бежать…»

Чуть не в грудь: «Достанет нервов —
налетела эта стерва,
увезла…»
А вдогон: «В каком покое —
здесь у нас в соседях гои!» —
«Ну, дела!»
Сверху, снизу, как отмазка:
«Просишь ласки —
буржуазка!»
По сложившейся привычке:
«Ищешь стычки —
большевичка!»
И припев как бы с хворобы:
«Что с работой?..», «Как с учебой?..»

Словно гул молвы вселенской,
по природе больше женский,
потому и справедливый,
где приливы и отливы,
как хронометр сердечный,
аритмично бесконечны:

«Вот свезло – в стране заклятой,
да еще и с пунктом пятым!» —
«Жили, что ж…» —
«Выживали, а не жили.
Не желает в этой гнили
молодежь!»

«Деды делали революцию
на потом.» —
«Перманентная экзекуция
бьет кнутом.»

Искалеченные судьбы:
«Нам до внуков дотянуть бы…»
Затаенные надежды:
«Слава богу, не невежды,
обретут свою дорогу
понемногу…»
* * *

Кони, Брайтон… Мудрый океан
променадом этим не смутится,
что ему до языков, до стран:
войны, договоры ли, границы

здесь по фене. Катит он валы
наискось от берега, где дети
лепят крепость, оттиском былым
что еще случается на свете,

все еще кому-то не с руки
поделить по праву твердь и воды.
Бедные еврейские совки,
так и не обретшие свободы…

Осень восьмая минула со сборов, со стен
снятых, казалось, глаза намозоливших фоток,
но бесконечно родных, словно пенье сирен,
из-за которых за борт переваливал кто-то.

Переселенья хотя уж привычны – гусей
клинья неровные с клекотом тянутся к югу —
но возвратятся домой, как с войны Одиссей,
что виновато приникнет к уставшей подруге.

Поднаторевшим в античности, нам наперед
ведомо – врут предсказатели лихо, однако
снова соблазн хитроумного втянет в поход,
и на восходе исчезнет за дымкой Итака…

Страсть любопытства, зуд творчества смутного – бич
первопроходцев, титанов игры бесшабашной
с утлым застоем… Но что петербуржец, москвич
книги, как лары, в мешок – и по тропке вчерашних

беженцев рвут за кордон полицейский, столбы
не Геркулесовы хоть, но отнюдь не слабее,
из афоризма у Гамлета выбравши «быть!» —
и в неизвестность, пока горизонт голубеет

в этой реальности, где далеко до чудес
божьих, с рожденья глотаемых с манною кашей?
Нет бы понять, как лукаво играем в прогресс…
Мир не меняется – лишь представления наши.
* * *

Осень восьмая, как пересечен океан,
в этом отрезке сын вырос и почва обжита,
вроде оставленной той. Предсказаний туман
снова как будто зовет от привычного быта.

Или и здесь здравой мысли объедки, толпа,
падкая на уговоры шута, прожектера,
что на спасителя тянет, как наш, а колпак
прячет таких же шестерок придворная свора?

Видимо, так уж заложено, что снегопад
словно прошелся катком по незрелым посевам.
Вправо природа качнулась, – сказал бы Сократ.
Чтобы, – добавил Платон, – возвратиться налево.

Маятник, как ни противься, часов мировых
тиком ли, таком стрекочет себе равнодушно,
пусть не всегда равномерно – то в крик, то притих,
то одарит, то задавит налогом подушным.

Солнца активность ли, черные дыры, бардак
на стороне отчего-то невидимой лунной…
что тут изменишь, казалось, да как бы не так —
дрожь пробежит вдруг по массе, казалось, чугунной,