Мария Визи - A moon gate in my wall - собрание стихотворений

Дома поплыли, взмылись горы,
аэропланное крыло
неотвратимо и без спора
тебя, как тень заволокло.

Ушли деревья, берег, крыши,
фонтан, мосты и фонари.
Одни часы на башне слышу
у перекрестка Корратри,

и стихшей чернотой ночною
лечу, иду ли — не понять,
лишь в памяти передо мною
озерная пустеет гладь.

Мы куда-то шли и говорили
в городе, в котором мы росли;
звезды те же самые светили,
что когда-то начали светить,
но не помнится, куда мы шли.
Было времени ужасно мало —
разве можно все обговорить?

Где толпа крутилась и мешала,
я на площади большой отстала,
не смогла тебя остановить.

Я тебя по улицам искала,
вдоль решетки длинного канала,
облако зловещее вставало,
как огромный гриб, с конца земли.

Я звала тебя и догоняла,
в переулке темном и пустом,
только эхо гулко отвечало
и само с собой перекликалось,
а потом
даже эхо где-то потерялось
за мостом.

Так всем и говорю: «Не спорьте».
Я знаю, в тот короткий час
на лондонском аэропорте
мы виделись в последний раз.

Текла, серея, Темза где-то,
вздымались древние мосты.
Через Ламанш твоя корветта
тебя спустила с высоты.

Друг друга долго мы искали
в многоязычной толкотне…
Крылатая махина стали
прицеливалась к вышине.

Конечно, и тебя встречала
не раз в чужих портах, — но тут
хотелось вспомнить все сначала,
всю жизнь, в те несколько минут.

Мы обнялись. И слов не надо,
и слез не вытереть с лица…
Вокруг взметнувшейся громады
пустеет небо без конца.

В жизни надо быть очень твердой,
упрямой, такой, как вол,
иначе кто-нибудь мордой
треснет тебя об стол.

Надо также быть очень храброй,
не нужно бояться пугал,
иначе выметут шваброй
с мусором в дальний угол.

Но если ты не такая,
а просто — какая есть,
то тем, кто тебя приласкает,
совсем особая честь!

Скажите, доктор, вы не устали?
Вы режете десять часов подряд!
Как видно, нервы у некоторых из стали.
Не устают. Не едят иногда. Не спят.

Ваше призванье — нейрохирургия.
В пальцах ваших — чуткость и сила.
Пусть устают иногда другие. Другие.
Вас, очевидно, судьба наделила
силой, совсем ни на что непохожей,
какой-то совсем особой способностью.
Волшебная палочка, ваш хирургический ножик,
вы знаете мозг до мельчайших подробностей.

Режьте. Вырезывайте анжиомы,
расправляйте запутанные артерии.
Но те, что ближе с Вами знакомы,
знают, из какой Вы выкроены материи.
Знают, что каждая смерть и Вам несет расплату,
хоть Вы непричастны к неудаче,
что сердце Ваше, под синим халатом напрасно прячась,
тоже кровавые слезы теряет и плачет.

Коридоры в палатах еще пусты.
Цвета солнца — желтые стены.
Последний час тишины, темноты,
перед утренней дежурной сменой.

Кое-кто из больных всю ночь не спал,
кое-кто из них всю ночь стонал,
кто-то молился — помилуй Бог!
О чем-то плакал, кого-то звал…

А один, молодой, курил, не курить не мог.
Тихонько сестры сновали по коридору,
два санитара шушукались у окна,
и интернист, отдернув белую штору,
торопился взглянуть на ту, что кончалась, одна.

И в этот час, неожиданно, просто,
тот, молодой, которому резали мозг,
у которого только что высохла шрама короста,
закрыл глаза и сделался весь — как воск.

Вы не слышали ли мифа?

Только высохла олифа
в тронной зале у халифа,
два воинственные грифа
на ножах подрались вдруг.