Мария Визи - A moon gate in my wall - собрание стихотворений

У них живут, как звезды, королевы
в миндалевых и розовых садах,
и дивные слагаются напевы
народами о мудрых их делах.

Но иногда, одни и ночью темной,
выходят те владыки к берегам,
где океан, бессветный и огромный,
бросается со стоном к их ногам,

и в этой буре чувствуют родное,
и всю ее тоску хотят понять,
и все блаженство яркое дневное
на этот стон готовы променять.

Я отойду к угрюмым берегам
и возведу лачугу на песке,
так, чтобы там, совсем невдалеке,
трава морская падала к ногам.

Я не вернусь, и никогда не дам
руке своей лежать в твоей руке.
— уйду к тому, что так понятно мне,
— уйду к счастливым больше прежних дням.

Любовь, едва зажегшая глаза,
слова, едва слетевшие на рот,
все это живо лишь на полчаса,
все это недосказанным умрет;
но я найду скалу и небеса
все теми же, как в молодости год.

Выдь на дорогу,
стань лицом к ветру,
кликни клич, свистни:
— Гой, счастье!
Гой, веселье!
И жди, и слушай,
как с перелеска,
от гор высоких,
речных разливов,
взлетит, большое,
крылом ударит,
шумя по ветру,
все ближе, ближе.

Есть тихий пруд в глубоких дебрях бора,
забытый, черный, одинокий пруд,
где не слыхать людского разговора,
куда и звери ночью не идут.

Стекла ли это капля дождевая
по синим елям в яму у корней?
Иль это леший плакал, укрывая
следы нечистой горести своей?

Живут ли там оставленные Богом
земные души, прячась от земли?
Иль, заблудившись по ночным дорогам,
туда русалки бледные пришли?

Но в тех местах замолкнет клекот птичий,
и той глуши сторонится лесничий,
и в сумрак иногда там слышно эхо
лесного, дикого, неласкового смеха.

Я спрячусь от всевидящей луны,
я убегу от лунного сиянья,
ведь ей, живущей вечностью, смешны
мои убогие воспоминанья.

Из года в год — подняться и светить,
не помнить ничего и не пророчить,—
а мне сегодня нужно воскресить
другие луны и другие ночи.

В подвале отсыревшем и глухом,
куда луна еще не заходила,
я отопру заржавленным ключом
старинный ларь, в котором то, что было,

и просижу до самого утра,
не уставая от святого бденья,
перебирая слитки серебра
и неоценные каменья.

You are not you; you are an ancient dream,
an echo of a song, the old unrest
of very distant strings, the swaying gleam
as morning comes, and starlight wavers west.

You are the words of onward running brooks;
a roadway, traveled ere the shadow clears;
a prayer, recited from unopened books,
a hymn to God unknown, who never hears.

I will inter the day that had to die
and hide my grief within his royal shroud,
and over shores where sacred rivers lie
my pyramid will rise to touch the cloud.

От коричневых северных гор
протянулся покой,
пой —
сотки своей песней узор
для меня золотой.

Пусть тоска увернется, как вор,
и пригнется в пыли,
ты
будь песней моей с этих пор
до заката земли.

Есть Господь. Сердце ведает, молится:
— «Боже, дай избушку мне — у околицы.
Дай колодец ключевой у заваленки.
Дай лапти и валенки.
Дай ведрышко, ходить по грибы.
Хорошо бы еще хоть горшочек, вместо трубы.
Дай еще — красную коровку,
И землицы — посадить свою морковку.

И еще, не забудь, одолжи
Хоть полдесятинки ржи.
А главное — березку у порога.
Неужели не дашь? Разве много?»

Старуха гадалка седая
возле наших ворот проходила.
Я ее о тебе спросила,
зачем и сама не знаю.