Александр Димитриев - Возвращение. Часть 2. Избранное

Я так давно не видел в небе звёзд —
далёких звёзд за гранью бытия.
Среди дорог затерянный погост
всё ждёт и ждёт кого-то. Ведь и я
не ожидал от наступавшей тьмы,
что это вечность мне дарует свет.
Есть Высший Суд и судьи в нём не мы,
есть Истина и выше правды нет.

Небосвод над войной в шоке адовом,
взрывы мечет кровавый закат.
Сколько жизней забрать ещё надо вам,
тех, что выбрали вы наугад?

Смерть поправшая, жизнь ещё светится
в затуманенных детских глазах.
Их встречает Большая Медведица
на очистившихся небесах.

Улететь в никуда, роковую судьбу переспоря,
в том, что быть долгожданным не может последний полёт,
чтоб умыться лазурью далёкого тёплого моря
между двух континентов, где, в общем, никто вас не ждёт.

В этой дальней стране отраженье своё не ищите,
в ней привычный успех занавешен земной красотой.
Но беспомощен шаг и нуждается в чьей-то защите,
и безудержен миг в ожидании встречи с мечтой.

Февраль засы́пал город в ноябре, —
зима поспешно заметает осень.
Мы быстро забываем о добре,
когда в себе пургу обиды носим.

Вчерашний хоронится листопад
под саваном иного карнавала.
Бывало, что Природа уставала, —
меж тем, она всех нас короновала
во времени – вперёд или назад…

Мимо стонов глухих вы обычно проходите молча,
звонкий смех между тем вынуждаете вмиг замолчать.
И как будто не вас догнала наведённая порча,
не на ваше чело чёрный дьявол поставил печать.

День ложится на снег – одинокий, неопытно-ранний —
эпизодом в ночи, у бессонницы время украв.
Он не сможет спасти вас от душных извечных желаний,
как не сможет вернуть вам простых человеческих прав.

Может быть, этот день поведёт вас на старую площадь,
где, лицо потеряв, вы решительно сбились в стада.
Только вам же теперь разобраться в содеянном проще,
чем с упорством тупым за других бесконечно страдать.

А быть может, воспряв от кошмарного сна, пантомима
обретёт здравый смысл вам, пока что глухим и немым?
Но идут и идут мимо разума, совести мимо
приручившие ненависть к ближнему – вы,
а не мы.

Как хочется жить! Ведь ещё не погашена вера
в нетленность любви, в справедливость единого Бога,
в бессмертье души и в фатальную смерть Люцифера,
и даже в глагол, что меняет свой смысл от предлога.

У предначертаний, как водится, контур нечёткий,
но каждый найдёт семена в нескудеющей го́рсти.
Ещё до молитвы стихи перебрали как чётки
ещё не хозяева – грешной Земли этой гости…

Известность человека развращает,
как тело, не прикрытое бельём.
Всяк, кто её ошибок не прощает,
самозабвенно порастёт быльём.
И само имя, что везде полощут,
доступно лжи, его ласкает лесть
приятная, но липкая на ощупь,
и отравлений ими нам не счесть.
А головокруженье от успехов
к падению приводит невзначай,
одним – на жалость, прочим – на потеху, —
впрямь, хоть разборы мнений назначай.
Известность зазывает нас и манит,
пред ней почти любой на всё готов.
А скромность, между тем, шуршит в кармане,
не различая будущего зов.
Мы растеряли ценность категорий,
материей мы спеленали дух.
Мир можно потреблять без аллегорий,
но даже в стаде должен быть пастух.
А это значит: снова имя, имя, —
без них нигде не охнуть, не вздохнуть.
И где-то кто-то станет иже с ними —
по рейтингу известным кем-нибудь.
Только творцы не знают легковесность,
но имена давать – не их удел!
Приходит настоящая известность
к тем, кто постиг все тайны своих дел.