Александр Димитриев - Возвращение. Часть 2. Избранное

Что останется? – то, что мы сами оставим,
но продолжится то, что найдёте вы сами:
вновь и вновь повторится, лишь в новом составе,
череду поколений маня словесами.

Непрочтённые жизни свои просмотрите,
доверяя словам поседевшую зрелость,
зашифруйте потомкам её на санскрите
в электронном формате, чтоб в памяти грелась.

Не пройдёт и полвека, чтоб всё изменилось
и Создатель построил планеты парадом,
чтобы мир содрогнулся, отринувший милость
всех святых, как всегда оказавшихся рядом.

И тогда снизойдёт сохранённое Слово,
проникая в людские заблудшие души,
и воскресшая Совесть покается снова,
перед новой эпохой молчанье нарушив.

Любить не научит плаксивый апрель
и вновь расставаться уже не научит.
Пустынного дворика вешняя прель
опустит над мокрыми крышами тучи.

Скопленья домов, не умеющих ждать,
в отдельных квартирах совсем одиноки.
Меж светом и тьмой вековая вражда
в них все полутени запишет в пороки.

Луч солнца как символ весеннего дня
скользнёт и исчезнет опять в одночасье.
А свет от огня и тепло от огня
не станут мерилом желанного счастья.

И дождик, по стёклам оконным дробя,
разбудит задания, взятые на дом.
Твой главный противник глядит на тебя
с настенных зеркал немигающим взглядом.

Любить живых и помнить мёртвых,
ценить сейчас, а не потом
и на скрижалях полустёртых
не возводить игорный дом,
лишь интеллектом и душою
безвестный измерять талант.
Но… отступленье небольшое:
в любом из нас живёт гарант
всеобщих сил добра и злобы,
а с ним – прощенье и упрёк.
Молите Бога, люди, чтобы
Он от греха вас уберёг.

Опять стальная огненная птица
врывается в грохочущее небо!
И снова я могу тобой гордиться,
моя страна, где четверть века не был
никто уверен в этом воскрешении.
Забыли, что абортыши – не дети,
коль не в любви искали утешение
мы, обходя и храмы, и мечети,
всё верили не брату – лжепророку,
будто целковый нам дороже брата.
Какой бы ни была цена уроку,
оплаченному каждым, виновата
не Родина, а недостаток веры
в неё – единственный источник истин.
И пусть не устаёт чураться скверны,
ей посылаемой: ведь мы её очистим,
был бы возница наш её достоин.
И лишь одно по-прежнему тревожит:
сама страна, не только каждый воин,
без должного развития не сможет
достойно жить…

Ты можешь не достичь своих высот, —
пусть говорят: «В семье не без урода!»
Ты можешь не вкусить медовых сот,
что для тебя оставила природа.

Но если мёд забродит, пригуби
и раны смажь убогим и калекам.
Ведь должен ты достичь своих глубин
за право называться Человеком…

Четвёртый час. Уже светает. Май.
Мы с городом. Лишь я не сплю один.
Ты счастья у меня не отнимай
Твоих касаться облачных седин.

Я грешен: до Тебя мне далеко.
Я по земле хожу и тем живу.
Пью по утру тумана молоко,
стекающее в сонную Неву.

Целуя губы арок площадей,
остановлю дыхание своё.
А ранний бриз, мой чистый чародей
в залив уносит наше забытьё.

И руки разведённые мостов
меня дождутся, чтобы их свести.
Как будто бы читать молитвослов
дано мне с полвторого до шести.

По улицам проходит не спеша
и вторит чувствам тишина домов.
И чистая наивная душа
в любви клянётся холоду умов.

И в моём сердце вновь таится тишь,
шаги сбивают с ритма суету.
Не странно это, что и Ты молчишь
и смотришь пред Собою в пустоту.

Мир объективный примешь субъективно, —
а возвращать иначе сможешь ты?
И продуктивность в сути примитивна,
а творчество не терпит суеты.

Ты не сотрёшь с природы белых пятен,
твой мир – на острие карандаша.
Но если ты кому-то непонятен,
покоя не найдёт твоя душа.