Александр Димитриев - Возвращение. Часть 2. Избранное

Проходит мимо время встреч.
Приходит время расставаний.
И старых связей не сберечь
на перекрёстках расстояний.
Собой заполнивших года,
так неожиданно ушедших.
Они исчезли без следа
из наших окон сумасшедших.
Походка осени легка,
но тяжело дыханье ночи.
(А незатейливость стиха
суть содержанья не порочит.)
От разом наступившей тьмы
спасут общенье и прощенье.
Тела стареют, но не мы,
не наше мироощущенье.
За тьмою неизбежен свет,
за смертью – новое рожденье.
Любовь оставила завет,
а вера – наши убежденья.
И каждый свой покинет век,
умножив расставаний бремя.
А вновь рождённый человек
для новых встреч откроет время.

Затаилась усталость в морщинках родного лица,
тщетно пряча любовь в глубине повлажневшего взгляда.
Как приказано свыше, нам вместе дойти до конца,
только в разное время, увы, финишировать надо.

Я, признаться, боюсь оказаться случайно вторым,
только всё на Земле происходит отнюдь не случайно.
Дай же Бог мне достойно в иные отчалить миры,
и при этом чтоб было легко тебе, как ни печально.

Мы начали с тобой встречаться здесь
ещё тогда, в той нашей общей жизни,
и весь тот мир – ну абсолютно весь —
доступен был при всей дороговизне
тогдашних наших ценностей земных.
Доступен был возможностью вернуться,
и видеть, и с тобой соприкоснуться, —
и вариантов не было иных.

Проснусь, отбросив бремя бытия —
дар Божий – нас связующее бремя,
и разойдусь с тобой, где ты и я
на «до» и «после» разделили время
и так останусь – вечный и живой.
А ты опять придёшь ко мне на встречу
из мира грёз, и я тебе отвечу
средь тишины трепещущей листвой.

Возвращаясь к застывшим истокам,
к пепелищу начала начал
в хрупком мире цинично жестоком,
что судил, избивал и венчал,
строил замки из пыли и пепла,
мироточил меж рифмами строк,
понимаешь, что память ослепла,
а судьба новый выбрала срок,
что уже не успеть подытожить,
безысходность стирая с лица,
жизнь, в объятьях которой, похоже
невозможно дойти до конца…

Я тело врачевал, смерть отводя от тела,
но к жизни возвращал бездушного раба.
За что и почему его не захотела
спасти и исцелить разлучница судьба?

И, стоя на краю, стереотип я рушу,
и вечные слова мой наполняют вздох.
Врачующий тела обязан видеть душу
и врачевать её, и да поможет Бог…

Нас заслоняет пустота.
Непостижимы и незримы,
мы тайны чистого листа,
мы клеток мозга пилигримы.
С годами разучившись спать,
мы не даём покоя телу.
Мы знаем взлёт и знаем спад,
но не дано узнать предела
нам хрупкой вольности своей.
Блажен любой, нас оседлавший,
и не терявший, ей-же-ей,
как ветвь теряет лист опавший.
Мы ошибаемся, храним,
находим новое и прячем.
Наш труд почётен и гоним,
и невостребован, и значим.
Когда б нас не было, увы,
в любом, каком хотите, смысле,
вас бы сочли без головы,
ведь мы, что ценно, ваши мысли.

Сломанной души опустошенье.
Трепетанье бабочки в окне.
Отреченье или отрешенье
на закате, что теперь в огне.

Не земля, не небо – где-то между.
Не вздохнуть: не кислород – озон.
Путь подлунный потерял надежду,
унесённую за горизонт.

Не судите меня. Вот и я не сужу вас, не так ли?
Ускользающий день, хоть на час, хоть на миг задержись!
Нет свободных ролей в том поставленном Богом спектакле
по ещё недописанной пьесе с названием Жизнь.

А в заоблачной выси всегда продаются билеты
на священное действо, что столько надежды таит.
Но на выход врата распахнулись течением Леты,
из которой напиться взывает коварный Аид.

О несбывшемся жалость пуста и нелепа по сути.
Роли данные сыграны. Занавес. Зал опустел.
Только все мы обязаны свыше, уж не обессудьте,
в пьесе точку поставить, каким бы наш ни был удел.