Татьяна Брыксина - Наверное, это любовь!

Осточертело сумрачно изгойствовать,
И чтоб угрюмством душу не квелить,
Я сам с собою начал разглагольствовать,
О том и сем печально говорить.

Как филин сивый в гулком одиночестве
Всю правду-матку гукает во мглу,
Так ошалело мнится и пророчится
И мне в моём осиновом углу.

Простыла жизнь и скомкалась гармошкою,
И боязно за борозду ступнуть.
И ни хвалой, ни праздничною ложкою
На людях мне уста не разомкнуть.

Надеюсь я на что-нибудь украдкою,
Ищу забавы в капищах вины.
Кого люблю – признаньем не порадую,
Хоть режь ремни на память со спины.

Одна нога нечаянно оступится,
Зато другую правее тащу.
Но страх сказать, и матушку-заступницу
Я тоже в душу лучше не впущу.

Неужто вправду сердце приморозило?
Едва ко лбу не тянется рука.
Сколь ни гляжусь и в зеркало, и в озеро,
Но все равно не вижу двойника.

Осточертело сумрачно изгойствовать,
И чтоб угрюмством душу не квелить,
Я сам с собою начал разглагольствовать
О том о сем печально говорить.

Хитёр, ленив, жестокосерд —
Он полуспит за чуткой дверью,
В его лице так мало черт,
Располагающих к доверью.

Льстецами тешимый до слёз —
Он глух к мольбе
и глух к рыданью,
В его душе так мало грёз,
Что нет надежд на состраданье.

Дарить ему своё родство —
Судьбы бессмысленная трата!
Любая женщина его
Пред ним с рожденья виновата.

На ласку робкую в ночи
Он неответлив просто лаской —
Его покой хранят с опаской
Бесстрастья ржавые ключи.

Лишь сам с собою он сравним,
Но… власть его неотвратима:
Быть нелюбимой только им
Страшней, чем всеми нелюбимой.

Не в прощёный день,
не в прощальный —
Руку на сердце положу—
Ни помилования, ни пощады
У слепой судьбы не прошу.

В счастье праздновать, в горе бедствовать,
Петь несмелую красоту,
Оголтелую жизнь приветствовать
Мне написано на роду.

Снег на белый свет в зиму зарится,
Дождь старается в землю лечь,
Лишь бы памятью не состариться,
Жалость к родине уберечь…

И в прощёный день, и в прощальный,
С вязкой горечью на устах,
Я, потерянный и опальный,
У любви молю: – Не оставь!

И повинную шлю заранее,
Руки выкину для оков.
Замирение, замирание,
Душу выложу, – а легко!

Зреет осенью в небе изморось.
На зуб пробует ночь сенцо…
Лишь бы счастливо запрокинулось
Обеспамятевшее лицо.

Во тьме толковых словарей
Ты не нашёл одно лишь слово,
Что царской милости щедрей
И проще ландыша лесного.

Ты просто пролистнул его,
Когда искал обозначенье
Сердцебиенья своего
И моего предназначенья.

Как много оказалось слов,
Чтоб чувство подменить
понятьем,
Тоску весенних полуснов —
Мужским порывистым объятьем!

Так и привыкли говорить
Второстепенными словами,
Едва прослушивая нить,
Натянутую между нами.

Щедроты страсти молодой
Сменились мелочью наличной,
Вино разбавилось водой,
Полувино – слезой обычной.

Всё вместе жизнью назвалось,
Не за горой финал бездарный,
А слово так и не нашлось,
Осталось данностью словарной.

Слабый человек
И переменчивый,
Узнающий правду стороной…
Я не столько в жизни привередничал,
Чтоб она смеялась надо мной.

Ничего-то жизнь не перепутала,
Воздала на совесть,
Чем смогла, —
От степного маленького хутора
До родного темного угла.

С детских лет легко и набалованно,
Зрит душа,
Что с памятью в ладу,
Древний луг в слезах
белоголовников,
Лебединки-лилии в пруду.

И людей,
Что совестью прославлены,
Что привыкли кланяться земле,
И коров,
Что на зиму оставлены
Хрумкать сено в холе и тепле.

И еще я памятью наследую,
Не надеясь скоро на успех,
Песню Дона тихого
Последнюю,
Все слова в которой —
«Гой да эх!»

Гой да эх!
Веселыми потачками
Хлещут плети дождиков с бугра.
Молодыми баскими казачками
Оскудели что-то хутора.