Сергей Ростовцев - К Огонькам Созвездий

Он станет врачом. А курили мы с ним, за сараем.

Потом, умирая, он будет письмо моё ждать.

Когда я умру, мы наверно еще поиграем

В игру ту, что в детстве, до драки играли всегда.

А я далеко, не копейки считаю, а центы.

А дом тот, бульдозер разрушил, уже не спасти.

И кто-то использовал, угол двух улиц, под церковь

А я, умирая, шептать буду, дому: «Прости»!

Когда я умру, то не знаю, где буду схоронен

А разница лишь,

Для могилу копающих рук.

И всё чем я жил, что я видел, и что не запомнил,

Уже и не важно, не нужно, – когда я умру.

Пока я живу, и мне снится, то место, где вырос,

Подвал из двух комнат и маленький двор на углу.

Но нет, не оттуда уйдет мое тело, навынос

И там не заплачут, не всхлипнут

Когда я умру.

Посвящается исчезнувшему дому в городе Днепропетровске и другу детства Валентину Александровичу Корицкому, пусть земля ему будет пухом. Амен!

В царстве дождя, я зритель,

Глядящий на ночь, как небыль.

Вокруг прозрачные нити

Тянущиеся к небу.

Зонт мой, ужасно тонок.

Дождь, бесконечно огромен.

Кто я пред ним, ребёнок,

Вздрагивающий при громе?

Шуршанье дождя о листья,

О крыши чужие стук.

Запутывающий мысли,

Капель привычный звук.

Каплями тикает время.

Каплями я измучен,

Тянущимися к небу,

Прячущимися в тучи.

И по асфальту, навеки,

Вчерашние, смыв с дороги,

Текут дождевые реки

Мои омывая ноги.

В царстве дождя я зритель

Глядящий на быль, как небыль,

На эти прозрачные нити

Связавшие город с небом.

На Днепре зелёный остров.

Мы туда ходили вброд.

Золотых песков там россыпь,

И родник холодный бьёт.

Я и два моих соседа,

Три отборных босяка.

Нам на острове веселье.

Нам без острова тоска.

Лет с восьми в кармане финка.

С десяти и самопал.

Вовка был у нас за Флинта.

Я, о Флинте прочитал.

Разбежались лет в пятнадцать.

Я ушёл в читальный зал.

Что с друзьями? Вам признаться,

Очень долго я не знал.

Я читал, писал, работал

Что об этом рассказать?

Весь в идеях и заботах…

Вот, в читалку шёл опять.

Как-то, даже не поверил…

Вижу Женька.

– Ты ли, нет?

– Я! Рыбак, сошёл на берег.

Вот. Обычный домосед.

– А Володька?

– Он на нарах.

Было дело в преферанс.

Показалось, выпил мало.

Оказалось, в самый раз.

Попрощались, как до завтра.

Только встретимся ли вновь?

Мимо нас неслась ватага

Развесёлых пацанов.

Может на зелёный остров?

Мы туда ходили вброд.

Золотых песков там россыпь,

И родник холодный бьёт.

Декабрь. На агавах воробьи.

Бананы жёлтые и мандарин не кислый.

Ну что ж, другие здесь календари.

Другие месяцы. Другие даже числа.

И может они правду говорят,

Хоть для меня их смысл непривычен.

Мне снится из того календаря,

Опавшая листва, пожухлая обычно.

Как, в сумерках, аллеей я иду,

Почти зима, а кажется, что лето.

И пахнет, как в заброшенном саду,

И только под ногами шорох этот —

Обычная пожухлая листва….

Ну, хоть проснулся видимо не зря.

Наградою чужого хвастовства —

Бананы в середине декабря.

Отпахал я и пошёл

К дому.

А в сенях моя жена

Настя.

Говорит: «Иди ко мне

Голубь,

Так хочу твоей мужской

Ласки».

Я как взял её в свои

Руки,

И поставил я её

Раком.

Прошептал ей в ухо

– Ты сука.

И увидел, как она

Рада.

В пояснице у неё

Тонко.

И так пахнет от неё

Мятой.

Только что-то мой дружок

Звонкай,

Отдыхает, как сапог

Мятый.

Я его потеребил

– Ну же!

И о Настину потёр

Попу.

– Разве ты мне для того

Нужен

Чтоб штанину кажный год

Штопать?

А Настюха то, его

Гладит.

Говорит мол: «Ничего,

Ладно.

И не так уж много мне

Надо.

Сорок лет уж как была

Свадьба».

Он как будто этот день

Вспомнил.

И такое закатил

«Дело».

Да, на что-то я кажись

Годен,

Хоть ужо и с головой

Белой.

[ Йом Кипур – Судный день – день сухого поста ]

Даже если не знаком ты с Богом,

И не знаешь, где носить кипу,

Если ты еврей, то хоть немного,

Попостись. Хотя бы в Йом Кипур.

Хоть назло антисемитам… Ладно?

Что тебя не любят всё равно.

Не поешь варенье с шоколадкой.

Не попей ни водку, ни вино.

Если не помрёшь ты от такого

Недостатка радости во рту,