Сергей Ростовцев - Не питайте вурдалаков?

Вообще я не «истинный» поэт, потому, что так давно начал писать стихи, что так долго «истинные» поэты не живут. Я делал попытки перестать писать, но это только усиливало позывы. Я делал попытки стать «истинным поэтом», но КГБ, в 1977 году ограничилось тем, что завело на меня дело как на поэта. И всё. То ли у них патроны кончились, то ли я где-то не доработал, хоть и старался.

Но рифмомания не сифилис и не триппер – уколами не лечится. Это душевная перверзия – эксгибиционизм нутра. Просто жить не можешь, чтобы не показать всем – весь свой срам. И так обидно когда никому это не интересно!!!

Сначала, в самиздатовском варианте я издал сборники «Просто так» и «Пародии». Потом через «Союз писателей» издал сборники «К огонькам созвездий» и «Тик-Так». В этих сборниках я поместил то, что, как я тогда думал, могло кого-то заинтересовать. Но вот пришёл ко мне товарищ и спрашивает «А где этот стих…?». Потом написал мне другой знакомый, и третий. И те стихи, которые им были интересны, в уже изданные сборники не вошли.

И вот теперь я решил, что в этот сборник войдёт всё, что туда не вошло. Всё что найду. Тут и устаревшая публицистика, и неумелые рифмы и просто глупости. Интересно? Разбирайтесь в моём сраме. Но я вас предупредил.

Баба на кухне мужа ждала.

Ножик точила, тесто месила.

Где же у бабы та страшная сила

Что не бросала готовку она?

Мужа зарезала третьего дня.

Ну, а сегодня сомненья в постели.

– Может цветы не носил для меня,

Он из-за нашей сибирской метели?

Может и не был тогда у другой?

Вот бы пришёл. Я б его и простила.

И над столом изогнувшись дугой

Плакала, выла и тесто месила.

рецензия на стихотворение Ани Эмбер "Слепой Гулливер"

Твой дом

В коробке спичек.

Не ведаешь сама,

Ты упорхнешь, как птица,

И наступает тьма.

И не масштаб виною

Моих жестоких пут.

Ведь ты владеешь мною,

Мой милый лилипут.

Возьму тебя с опаской,

Чиркну о коробок,

И загорится красный

И жаркий огонек.

Мой дом наполнишь светом

И капелькой тепла.

А после станешь пеплом

как будто не была.

Как будто не светила.

А я так не хочу.

Возьму другую спичку,

И ней, зажгу свечу.

Я бросаюсь в ледяную воду,

Берег оттолкнув, лечу стрелой.

Только брызги голубые сходу

Также смело следуют за мной.

Пенится, волнуется стихия,

И вздыхает: – Вот мо-ло-ко-сос-с-с-с- …

Ну а я, как будто бы стихи я,

А не тело морю приподнёс.

Пенится, волнуется, толкает

Ледяная, пенная вода…

Я б хотел, чтоб ты была такая.

Даже чуть теплее, иногда.

Доказательств никаких конечно

Только там где сердце боль в комок

Ведь в движеньях ваших было нечто,

Что лишь через боль увидеть смог.

Только зонтик, вынутый из сумки,

Не раскрытый, словно парашют.

Не дерусь, не поднимаю шум я

И в куски посуду не крошу.

Только поцелую в щеку сына

И поправлю непокорный чуб.

– дело то сынок на пол алтына

Я доказывать не стану.

Не хочу.

Я, наверное, не все еще оплакал

И не все, наверно, отмолил.

Голову мою кладешь на плаху

Ты, которой некогда был мил.

Ты, чей частью был я или не был

Палачу лобзаньем оплати

За меня отправленного в небыль

Как на нитке кукла…

Что ж прости.

В слове не ирония, поверь мне

Голова на плахе не шучу

Я преступник раз поверил в верность

В постоянность и священность чувств

Я виновен в собственном бессилье.

Я виновен в том, что нелюбим

Я виновен в том, что очень сильно

До невероятного любил.

– Я виновен – говорю пред Богом

И готов на приговор любой.

Ты добра, не осудила строго

Под топор, всего-то лишь,

Любовь.

Хоть бы утром ветерку

дунуть

От жары зеленый клён

Высох

А щеночек мой такой

умный

Все гоняет по двору

кисок

И не скажешь, что уже

взрослый

Я завидую ему

Даром

Я бы тоже погонял

пробку

Словно мячик, только я

старый.

Над асфальтом миражи

лужи

А щенок себе нашел

«место»

Хорошо, что я ему

нужен

Да и он мне, я скажу

честно

Позову его к себе:

«Тузик!»

И не надо повторять

дважды

И подставит он мне свой