Владимир Фирсов - ДВА СОЛНЦА

Я рассветной дорогою
Мимо речки иду.
И последнюю
Трогаю
В белом небе звезду.

Скоро солнце проклюнется
Из скорлупки зари.
Над рекой,
Как над улицей,
Пролетят сизари.

Входит облако в облако
И плывет надо мной,
Отражается в омуте
Заревой стороной.

Прячет белые лилии
Тростниковая дрожь.
Я не жду тебя, милая,
Знаю — ты не придешь.

Что поделать!
Невесело...
И, встречая зарю,
Одеянье невестино
Я березе дарю.

А колечко,
Что милая
Подарила в саду,
Я на чашечку лилии
Осторожно кладу.

Пусть играет,
Качается
На рассветной волне.
Речка с небом венчается,
Благодарная мне.

И уйду я далече.
Но и там,
Вдалеке,
Будет видеться речка
С кольцом на руке.

Родина, суровая и милая,
Помнит все жестокие бои...
Вырастают рощи над могилами,
Славят жизнь по рощам соловьи.

Что грозы железная мелодия,
Радость или горькая нужда?!
Все проходит.
Остается — Родина,
То, что не изменит никогда.

С ней живут,
Любя, страдая, радуясь,
Падая и поднимаясь ввысь.
Над грозою
Торжествует радуга,
А над смертью
Торжествует жизнь!

Медленно история листается,
Летописный тяжелеет слог.
Все стареет.
Родина — не старится,
Не пускает старость на порог.

Мы прошли столетия с Россиею
От сохи до звездного крыла.
А взгляни —
Все то же небо синее,
И над Волгой та же тень орла.
Те же травы к солнцу поднимаются,
Так же розов неотцветший сад,
Так же любят, и с любовью маются,
И страдают, как века назад.

И еще немало будет пройдено,
Коль зовут в грядущее пути.
Но светлей и чище чувства Родины
Людям никогда не обрести.

С этим чувством человек рождается,
С ним живет и умирает с ним.
Все пройдет.
А Родина — останется.
Если мы то чувство сохраним.

Последнего татарника огонь
В тот миг погас на Куликовом поле,
Когда от боли озверевший конь
Его прибил железною подковой.

Закат угрюмо трогал высоту.
Стихала битва.
Пахло тенью росной.

Был страшен конь:
Мундштук горел во рту,
Ломая зубы,
Обжигая десны.

Был страшен конь, окрашенный зарей:
В его крестце с утра стрела торчала,
И он весь день метался одичало
Над трупами, над влажною землей.

Века...
Века с того минули дня.
Минули Освенцим и Хиросима.

А я все слышу
Крик невыносимый,
А я все вижу
Этого коня.

Все вижу я,
Как с кровью пополам —
Не рьяно, а устало, постепенно —
Еще зарей окрашенная пена
В два ручейка течет по удилам.

Погасни же, кровавая заря!
Яви прохладу, тишину на раны...

Из векового древнего тумана
Глядит на мир восьмое сентября.

Я все понять бы в том тумане мог,
Я все коню безгласному прощаю,
Но как он боль, скажите, превозмог,
Когда ушел,
Погасший,
Из-под ног
Татарника неяркий огонек,
Гореть и жить уже не обещая?!

Кто был хозяин этого коня —
Не мне судить!
Да и не важно это.
Коня, не увидавшего рассвета,
Мне жаль с высот сегодняшнего дня.

Он умирал,
Не ведая о том,
Что я спустя века
О нем припомню,
Что я приду на Куликово поле,
Сорву татарник бережно, с трудом.
С трудом...

И он горит в моих руках
Среди степной и обнаженной сини,
Напоминая жизнь мою в веках,
И смерть мою,
И воскрешенье ныне.

Легли колюче на мою ладонь
Четырнадцатый век с двадцатым веком.

А там,
Над Доном,
Бродит мирный конь
И слепо доверяет человеку.

Когда душа перерастает в слово
И это слово
Начинает жить,
Не будьте же к нему весьма суровы
И не спешите
Скорый суд вершить.

Пускай звучит не так, как бы хотелось!
Вам надобно понять его суметь.
У слова есть
Рождение
И зрелость,
Бессмертие
И подлинная смерть.

И я живу, понять его стараясь,
И постигаю слова торжество,
К его бессмертью не питая зависть
И не глумясь над смертностью его.
И, поклоняясь
Неподвластным тленью
Словам всепотрясения основ,
Я вижу душ высокое горенье
В звучанье
Даже самых смертных слов.

Лед на реках растает,
Прилетят журавли.
А пока
Далеки от родимой земли
Журавлиные стаи.

Горделивые птицы,
Мне без вас нелегко,
Я устал от разлуки,
Будто сам далеко,
Будто сам за границей.

Будто мне до России
Не дойти никогда,
Не услышать,
Как тихо поют провода
В бесконечности синей.

Не увидеть весною
Пробужденья земли...
Но не вы виноваты во всем,
Журавли,
Что случилось со мною.

А случилось такое,
Что и осень прошла,
И зима
Распластала два белых крыла
Над российским покоем.

И метель загуляла
На могилах ребят,
Что в бессмертной земле,
Как в бессмертии, спят,
Хоть и пожили мало.

Вы над ними, живыми,
Пролетали века.
И шептали их губы
Наверняка
Ваше трубное имя.

С вами парни прощались,
И за землю свою
Умирали они
В справедливом бою,
Чтобы вы возвращались.

Чтобы вы, прилетая,
Знали, как я живу.
Ведь за них
Я обязан глядеть в синеву,
Ваш прилет ожидая.

Ведь за них я обязан
Домечтать, долюбить.
Я поклялся ребятам,
Что мне не забыть
Все, чем с Родиной связан.

Вот и грустно: а может,
Я живу — да не так.
Может, жизнь моя стоит
Пустяшный пятак,
Никого не тревожит?

Может, я не осилю,
Может, не устою?
Может, дрогну — случись —
В справедливом бою
За свободу России?

Прочь, сомненье слепое!
Все еще впереди:
И бои, и утраты,
И снега, и дожди —
В жизни нету покоя!

Боль России со мною...
Не беда, что сейчас
Журавли далеко улетели
От нас —
Возвратятся весною.

Не навеки в разлуке...
А наступит весна,
Журавлиная клинопись
Станет ясна —
К ней потянутся руки.

К ней потянутся руки —
Сотни, тысячи рук!..

Журавли,
Человек устает от разлук,
Значит,
Помнит разлуки!