Анна Брэдстрит - Поэзия США

И вот наконец разрешилось небо дождем!

Живые бегут по домам врассыпную.
Ветер, придавлен сперва дождем, вырвался, а потом
Вдруг сник. Дождь крепнет, вонзает струи
В сухую землю, просачивается сквозь песок
Под корни травы, к праху его сочится,
К костлявому кулаку меж гробовых досо́к;
Земле полегчало, и ему крепче спится,
А что он не дома, то мертвому невдомек.

Быть должен кругл на ощупь стих
Как плод и тих

И освящен
Молчанием как медальон

И нем как подоконник рукавом
Истертый и теперь заросший мхом —

Быть должен стих похожим на луну
Когда она взбираясь в вышину

За ветвью выпускает ветвь
Попавших в невод тьмы дерев

И как луна зимой в лесу
Стих должен память воскрешать —

Быть должен стих недвижен как луна
Когда она взойдет

Быть должен стих сродни
Не истине

Нет он служа печали
Листом кленовым должен быть в портале

Стих должен для любви
Травою нежной звездами служить —

Не означать стих должен —
Просто быть

Ты смог под солнцем опустить
С вершин полудня долу очи
Затем чтоб вечность ощутить
Рождающуюся из ночи

Почувствовать как холодок
Вползает в лабиринт востока
И тень восходит на порог
Долин распахнутых широко

Узнать как сумерки с ветвей
Срывают листья в Экбатане
И тьма разлившись у ступней
Персидских гор ползет в тумане

До самых Керманшахских врат
Где вянут травы и негромко
Подошвы странников стучат
Спешащих к западу в потемках

Она в Багдаде прячет мост
Над молчаливою рекою
И пригоршни оставив звезд
Над аравийскою землею

По вымершей Пальмире мчит
В своей тяжелой колеснице
Минует и Ливан и Крит
Швыряя в небеса зарницы

Лишь у Сицилии пока
Мерцают в небе тусклом чайки
Но не видны издалека
Уже судов рыбацких стайки

Вот остается позади
Златистый берег африканский
И света нет как ни гляди
Теперь и на земле испанской

И на́ море — да не случайно

Сумел ты очи опустить
И ощутить как быстро тайно
Тень ночи может подступить

Братство — не только по крови, конечно;
Но братом не стать, сказав — я твой брат;
Люди — братья по жизни и платят за это;

Голод и гнет — зародыши братства;
Унижение — корень великой любви;
Опасность — вот мать еще благородней,

Тот мне брат, кто со мною в окопах
Горе делил, невзгоды и гнев.
Почему фронтовик мне роднее, чем брат?

Потому, что мыслью мы оба шагнем через море
И снова станем юнцами, что бились
Под Суассоном, и Mo, и Верденом, и всюду.

Французский кларет и подкрашенные ресницы
Возвращают одиноким сорокалетним мужчинам
Их двадцатое лето и стальной запах смерти;

Вот что дороже всего в нашей жизни —
Вспоминать с неизвестным тебе человеком
Пережитые годы опасностей и невзгод.

Так возникает из множества — поколенье,
Людская волна однокашников, однолеток;
У них общие мертвые, общие испытанья.

Неразделенный жизненный опыт
Умирает, словно насилованная любовь,
Или живет призрачной жизнью покойника;

Одиночка должен скрывать одиночество,
Как девушка скрывает позор, потому что
Не дело жить взаперти и страдать втихомолку.

Кто они — кровные братья по праву?
Горновые тех же домен, тех же вагранок,
Те, что харкали кровью в той же литейной;

Вместе сплавляли плоты в половодье;
Вместе дрались с полицией на площадях,
Усмехались в ответ на удары, на пытки;

Ветераны кораблей, экспедиций, заводов,
Бескорыстные открыватели континентов;
Те, что скрывались от преследований в Женеве;

Те, за кем охотились, и те, кто мстил за удары;
Те, что вместе бились, вместе работали:
У них в лице что-то общее, словно пароль.