Анна Брэдстрит - Поэзия США

Слушайте траурный марш необычайных похорон.
Слушайте историю необычайных американских похорон.

Берегись! Берегись! Ян Клепак, печи ревут, как тигры,
Языки пламени мечутся, как обезумевшие желтые тигры
в клетке.
Берегись! Уже десять часов, и новая струя кипящей стали
течет в желоб.
Берегись! Рычаг трещит у одного из этих дьявольских
котлов.
Берегись! Рычаг соскочил, и бешеная сталь вырвалась
из заслонок.
Берегись! О, мечты твои кончены, сталь растерзала тебя,
Ян Клепак!

Слушайте траурный марш необычайных похорон.
Слушайте историю необычайных американских похорон.

В трех тоннах остывшей стали — кости, мясо, нервы,
мускулы, мозг и сердце Яна Клепака
Вместе с мыслями о зеленой траве и овцах, о цвете слив,
о смехе ребенка и о солнечных селах Богемии.
Директор завода подарил этот тяжелый стальной гроб
вдове Яна Клепака,
И на большой платформе везут его к огромной яме
на кладбище.
Вдова и двое друзей едут в карете за глыбой стали
с останками Яна Клепака.
Скрываясь за спущенной шторой, они оплакивают
растерзанного сталью.

Слушайте траурный марш необычайных похорон.
Слушайте историю необычайных американских похорон.

И все трое думают разное на кладбище.
«Нет, лучше я буду пить, но не женюсь и не стану отцом
веселых малюток.
Я хочу забыться, ведь я ничтожество,
А жизнь такая же грязная шутка, как похороны Яна!» —
Так думает один из друзей на цветущем кладбище,
Когда лебедка спускает три тонны стали с останками Яна
Клепака.

(Слушайте траурный марш необычайных похорон!)

«Я стану прачкой, уборщицей, пятидесятицентовой
шлюхой, но не отдам детей на сталелитейный!» —
Так думает вдова Яна Клепака, когда земля засыпает
стальную глыбу,
В теплый апрельский день, под ярким солнцем.

(Слушайте историю необычайных американских похорон!)

«Я закалю себя, как сталь, — нет, крепче стали,
И вернусь сюда, отолью пули из останков Яна, чтобы
стрелять в тиранов!» —
Так думает другой друг, который услышал,
Услышал траурный марш необычайных похорон,
Услышал историю необычайных американских похорон
И в ярости стал походить на котел, срывающий рычаг.

Слушайте траурный марш необычайных похорон.
Слушайте историю необычайных американских похорон.

Пятеро здоровенных сыщиков в одиночке с заключенным.
О, они сумеют развязать ему язык.
Они слепо толкутся, как взбесившиеся быки в загоне.
Им так неудобно и тесно в темной камере,
Их стесняет одежда, белые воротнички давят им шею,
Они пыхтят в поту и ругаются, молотя дубинками,
Пятеро здоровенных сыщиков в одиночке с заключенным.

Они скрутили ему руки так, что захрустели кости,
Искровянили его бледные виски и надломили четвертое ребро,
Исполосовали всю спину и превратили рот в кровавую кашу,
Подбили синяками глаза и расплющили ему нос,
Пятеро здоровенных сыщиков в одиночке с заключенным.

Месяц заглянул невзначай в решетку и поспешно скрылся.
Проехало такси с подвыпившей смеющейся парочкой.
Зазвенели ключи в коридоре, и газовый рожок
насвистывает какой-то мотив.
Заключенные ворочаются на койках, грезя о свободе.
А пятеро здоровенных сыщиков ведут в одиночке допрос,
Убеждая заключенного заговорить.

Говори! — убеждают свинцом дубинки, каблуки,
волосатые кулаки.
И его колотящееся сердце просит заговорить:
Все истерзанное тело, как ребенок, глодаемый крысой,
плачет: «Говори!»
И мозг в огне агонии молит: «Говори! Говори!»
И кровь стонет: «Жена ждет тебя дома, говори ж!
Говори ж!»
И миллион диких голосов вопит в уши: «Говори ж!
Говори ж!»
Но заключенный молчит.

В городе мирная ночь.
Мужчины и женщины гуляют по улицам парами.
Полисмены на каждом углу под дугой фонарей
дирижируют сонно дубинкой.
Проповедники сочиняют проповеди, и сам мэр пьет
лимонад в ресторане на крыше.
Судьи читают стихи своим женам после скучного дня в суде.

Влюбленные жмутся в темных кино и млеют
от прикосновенья.
Матери укладывают детей, отцы курят тыквенные трубки.
В миллионе домов так тихо, что слышно тиканье часов.
А пятеро здоровенных сыщиков в одиночке
с заключенным.
О, они сумеют развязать ему язык.
Дубинки молотят, каблуки гвоздями бьют по лицу.
Сыщики сорвали белые воротнички и пыхтят,
как любовники.
Заключенный закрыл глаза и увидел вихрь миллионов
звезд во вселенной боли.
Он закусил губы, чтоб не говорить.
Кровавыми губами он молит, чтоб ненавистный мир
капитала не заставил его говорить,
Чтоб пятеро здоровенных сыщиков не заставили его
говорить.