Вячеслав Ладогин - Спички

А тут – как стук пуантов балеринки,
Донесся от дверей чеченца робкий шаг.
Руке не справиться в ширинке.
Идёт: «О, Джезус, о, Аллах»!

Упал луч света. Горец нёс
Под свечкой небольшой поднос.
На нем был помазок и бритва,
И мыла «детского» кусок…
Моргнул Кен Глюк: «Не сон, на месте помазок». —

«Чех» встал, торжествен как молитва,
Сказал: «Побриться можэшь, гость!
Тэбэ отпустят, вот рубашка.
Я сам тэбэ погладил». – Все в груди зашлось,
И – астмой выдохнулось тяжко.

Пульверизатор – под рукой…
…Ударил сквозь гортань покой.
Уже открыта воздуху трахея.

Поднял глаза Кен Глюк, а в них мольба.

Поднос несла ему кавказская судьба
С повадкою волшебниц У. Диснея.

«Хирург, твой друг», – рекла ему «судьба»,
Легонько шевеля губами, —
«Хирург, твой друг, он спас тебя,
Отмолен всеми ты, братан, муллами,
Побрейся, стынет чашка»! – говорит
Судьба.
– Зачем, и что мне брить?
Я бороду ношу,
– Да? – ляпнул доброхот,
Ведь янки ж, вроде, без бород?

– Не знаю, кто, я ж – бородатый, —
вздыхает Робинзон пархатый,
И Пятница выходит вон.
(Иль попугайчик вылетает,
И в шуме перьев причитает:
«О, горе, горе, Робинзон»!)

И Глюк, понурившись, сидел,
Поставив локти на колени,
И редкий волос секся и седел,
И под его глаза слетались тени…
«Как можно ночью дать свободу»? —
Шептал бедняга сам себе, —
«…Нет, быть совсем другой судьбе,
Я на нее гляжу, как в воду»!

Но в час полночный рев мотора
Услышан им из-за окна,
В глухих обрывках разговора
Идея уху янки не ясна:

Но входят: «Отвэрнись к стене», —
Уж руки жар стянул в ремне,
Уже глаза повязывают тряпкой,
толкают в спину к выходу стволом.
Все: «си ю лэйтер», «бай», добро со злом,
«Гуд лак», и помахайте Кенни лапкой…
…………………………………………

Машина шла по серпантину,
И усыпляюще звала
В далекую от круч долину,
Где жизнь не допроистекла.
Похоже с трапа – на змею,
Блондинки с визгом в очередь там встали,
«Ты, бедный робинзон, в раю». —
Вдруг, зашипев, защебетали:

Вдруг, стоп машина, Кенн качнулся.
Открылась дверь, он выпал вниз,
Стал, постоял, и не очнулся,
Мотор в горах дорогу грыз,

Не связаны, болтались «вольно» руки,
Кругом нет стен и нет ведра,
Лишь вспышка в памяти: в лачуге
Сверкнувший зуб, магнитофон эт сетера —
Ремембранс, ностальжи о горском друге.
Не дать руки. Хотя – it's possible – пора.

Свободен. Жив. Обочь дороги встал
И, расстегнув штаны, он хохотал, и ссал…
Вот так-то… может, Гена, Ахашени
Откупорим? Шампанское обрыдло мне.

Не правда ли, сработана на совесть
В старинном стиле романтическая повесть…
Причёсываться всё же погожу
И в гриме анекдот в довесок расскажу:

…Ещё (для присказки) случа́й:
Мой некий янки-однокашник
Чай по́пил с горцем раз, да попил
дважды,
Да – в гости зван. Да едет (раздолбай).
…………………………………………
…………………………………………
Приехали, что ж. Янки,
Он – мало – однокашник, он – еврей,
Так вот: брань слышит он
на полустанке
И видит там окрысенных людей.
Чего-то мог он (янки) недотемкать,
Почудилось ему,
что чурки собрались жидочков местных грохать
Близ жел. дороги, почему-то (не пойму)…
И тут, представь: за правды человечьи
«Бой» разразился гневной речью:
мол: «Как хотите, чабаны,
жидочков убивать не стоит,
и сам я «джевиш». Тут оратора – хвать – ловит
(тот, с кем он ехал) за штаны….

Семь дней наш янки заперт был в конурку:
Для пущей целости! На день осьмой:
«Раз тут мою порвут кожурку,
То я скорей», – сказал, – «хочу домой»!
Прощаться вышел старший брат – с женой.
Так он – жену целует (старшего-то брата!)
Кинжал сверкнул (ха-ха). Но младшим был герой

Опять спасен. Приехали домой —
С вокзала драпанул он —
от «камрада»!

Помрёшь, Ген…
…сладкий азиатский флер!
Дела!.. Где стол был яств, там прокурор…

…Ещё я, Генчик, помню камеру, где – страх,
Как – буйствовал чеченец в четырёх стенах.