Вячеслав Ладогин - Спички

Проста механика поэзии моей,
Как костюмированный бал, как бред Декарта,
Как честный скальпель в кулаке Ролана Барта:
Взять с бородой сюжет, взять двух любых людей,
Взять самого себя и выставить неряхой,
Вложить жаргон в уста, не причесать вихров,
Для декораций взять местечко будь здоров,
И всё. А после заходиться певчей птахой.
К примеру вот он я, как яблочко румян,
Сижу в кофейне пьяный и тридцатилетний,
И Гену Святца разместил на задний план,
А Гена – он наркоторговец не последний,
Женившийся давно на девушке моей…
Друг, слушай, как поёт дворовый соловей:
Гене Святцу

В кафе заштатнейшем, проткнув
сельдь тусклой вилкой,
послав на длинный фертъ подруг,
Внимая мой полудикарский звук,
прости его, и встреть —
полуухмылкой.
Ты – мне, а я – тебе – валяй – по сказке:
За Терек, за Куру, и проч…

А кстати, помнишь чёрненькие глазки…
…В шашлычной ленинградской помнишь ночь,
Когда избитый нами гардеробщик
В свисток заладил, гад! – чтоб им – чертей глушить!

Тогда бес в образе брюнетки, как извозчик,
Умчал (умчала?) – на чердак… любить
Под слуховым окном на шлаковой засыпке,
Кругом сирены воют – ментовские скрипки…
………………………………………………

Как я в ту ночь орал! Как лапой рвал я струны!
Как не боялись мы с тобой тюрьмы…
сумы… легко давалось, Ген, взаймы!
…Всё объяснимо, мы ж ведь, Генчик, были юны,
Меж невских першпектив разболтанной зимы.

Носил башку всегда ль всяк вьюнош аккуратно,
Кто «низкий страх» с пижонским видом не ругал?
(Не «в курсе», что слова вернутся – не бесплатно)?

…Сто лет друг другу не звоня,
На разных досках – два мы шахматных коня:
То – быстрый шах, то – вскачь, стремглав, обратно…
Поговори теперь, да – выслушай меня!

Вот вся несложная механика стиха —
Прожекторов, кулис и рампы.
По-возрожденчески классические штампы
В театре освежаются. Близка
Становится нам вдруг старьё-поэма снова,
Хотя её склоняли все, кому не лень:
Мы помним тексты Пушкина, Толстого…
Ах, юный Лермонтов в фуражке набекрень!

Ещё историю? Что ж, расскажу ещё я:
Вайнах вскричал
перед базальтовой скалою:
– Хочу, хочу…
Алла, Алла!
В Москву! В Москву,
Там наяву
Я был бы сыт, Алла,
телячьей колбасою,
Проста механика – кавказский рэкетир
Мне в жизни встретился, стихи слагавший мило,
С акцентом: «Враг, какая мать тебя кормила», —
Под Лермонтова врал, «какой породы молоко»? —
В поэму я его засунул далеко
За то, что у поэта Ладогина Славки
Брал дань говяжьей колбасой он с книжной лавки.

Теперь в мечтах он слизывает жир
Бараний с пальцев… снится пир
Горой…
Есть хочет наш герой.

«Вай мэ!», – абрек, как рысь, приподнялся,
Вдруг сузились глаза.

И вот – УАЗ, рыча, сошел с ухаба.
Смолк двигатель. Замка щелчок,
посыпались из тьмы солдатушки Хаттаба.
Абрек подумал, подавив зевок:
«…А в штатах гэвэрят, на Рождэство – индюк», —
«И нет бы в подпол
палажитъ на лёд барашкъа»! —

«Шлеп!» – пленный вытащен как человеко-тюк,
И – к мышкам в подпол:
«хараша «заначка»»! —
Джигит нахмурил бровь,
…Меж тем в подвале, слыша скрип шагов
…Дрожит американец, лёжа ниц.
Зовут его Кен Глюк, с «Врачами без границ»

Он помогал военврачам, хирургам, —
бандитам раны пользовать и уркам,
Где взял того американца? Лично знал,
Знаком через одну московскую блондинку,
Сюжет про плен – весь рассказала мне она,
Детали выглядели дико,
Как кафкианские куски дурного сна.

…Аж прослезился мой нью-Гулливер
Сквозь эластичную чеченскую повязку,

Мысль: «Где ж тут ссать»? – вогнала янки в краску,
и мрачно съежился американский хер.
…………………………………………
…………………………………………

Вокруг базальт, снега, ветра, гранит,
Поземкой по небу горит
Далёкий перевал, пустой и вьюжный,
И сипло кашляет астматик безоружный…
……………………………………………
……………………………………………

«Уж лучше б застрелили сразу»… —
Он сам не знает, почему —
Шаг дамский чудится ему: