Гизелла Лахман - Избранная поэзия

Я песню родины в своей груди спасла,
За море-океан в изгнанье принесла
Степного ветра гул и плач метели снежной.

Торжественно звенят в душе колокола.
Живет во мне напев задумчивый и нежный
Родного, русского, любимого села…

Мы все в оковах трех привычных измерений,
Но я хочу узнать, что даст грядущий час.
Стремлюсь я разглядеть незримые для нас
Пределы скрытые неведомых ступеней.

Скрещение времен угадывая в точке,
Я вижу: в коконе таится мотылёк,
В снегах немых вершин — грохочущий поток,
Широкий, плотный лист — в бледнозёленой почке.

Пусть луг не окроплен сверкающею влагой,
Провижу в облаке веселый блеск дождя,
А в новорожденном — пророка и вождя,
Ведущего вперед с любовью и отвагой.

Время?.. Время всегда растяжимо.
Был широким наш узкий час
Там, где счастье скользило мимо
И крылом задевало нас,
Где весною в солнечной шири
Расстилались огромные дни…
Как все старые в этом мире,
Посерели и сжались они.
Хочешь, карты перетасуем
И забвенья поищем в игре…
А быть может, одним поцелуем
Мы подснежник вернем в ноябре?!.

Бессмысленность немого ожиданья…
Молчит, молчит жестокий телефон,
И неразумное растет желанье
Встряхнуть его, нарушить мертвый сон.

Прибить его, чтоб было очень больно,
Чтоб дрогнула душа его звонком!
И пальцы к трубке тянутся невольно,
Играют нервно спутанным шнурком.

По комнате шагать, как в клетке львица,
Переживать минуты, как века,
Беспомощно и вдохновенно злиться
И ждать… и ждать… звонка.

Исчезали песчаные дюны —
Золотистой земли полоса,
И на мачтах маленькой шхуны
Раздувались уже паруса.

И казалось, мы шли без усилья,
Рассекали зыбкую сталь.
Уносил треугольные крылья
Сильный ветер в синюю даль.

Покидая знакомые мели,
Чайки стаей над нами летели,
Может быть, как и мы, наугад —
Без раздумья, без плана, без цели,
Без желанья вернуться назад…

Не хотела быть счастливой:
Я покой свой берегла.
Направлял ладью лениво
Мерный взмах весла.

Но меня нетерпеливо
Стали жечь его слова,
Словно свежая крапива,
Жгучая трава.

Захотела стать счастливой…
И теперь из сердца рву,
Обжигаясь, торопливо,
Сорную траву.

В этой жизни, грозно непохожей
На надежды юности моей,
Что-то есть значительней и строже
Беззаботности прошедших дней.
Но так трудно избежать тревоги
И глядеть доверчиво на мир
В час, когда неласковые боги
Приглашают разделить их пир,
Расточают странные подарки…
В сердце, как за окнами, темно.
Не могу поднять бездумно чарки —
Пахнет кровью крепкое вино.

Ползет в стеклянной трубке ртуть
Всё выше от полоски красной.
Мне трудно пальцем шевельнуть
И вдаль гляжу я безучастно.

Но сердца не сжимает страх:
В земных скитаньях мало смысла.
Вот, словно версты на столбах,
Мелькают на полосках числа.

Дороги вьются в пустоте,
Бежит навстречу мне сто третья…
Сойду на сто седьмой версте
С путей земных — в тысячелетья.

И неродившийся, и навсегда уснувший
Во власти, может быть, тождественного сна.
Без страха думаем о вечности минувшей,
Но почему-то ночь грядущая страшна.

Быть может, испугал бессмысленной насмешкой
Короткий путь земной, и путник ждет с тоской,
Что там, как на земле, он будет снова пешкой
В руке лунатика за шахматной доской.

В какой неразгаданной чаще
Рождаются наши сны?
Мне снится, что в комнате спящей
Обрушились три стены.