Иль это сон, который снится
Им про самих себя,
И стоит крикнуть — сон затмится,
Виденья погребя.
Или действительно измена
Смела весь вольный свет
И никакой знакомой Вены
На свете больше нет?
И каждый знает, он отстанет —
И хлопнет черный кнут,
Он только трупом наземь грянет,
И труп штыком толкнут.
Лощина, мгла — канал за нею
Дорогу преградил,
Никто не смел сказать, бледнея:
«Товарищ, погоди!»
И сердце холодом дышало,
Как кровью — в той воде,
Упало солнце у канала
От страха за людей.
4
О братство стремящихся, наперекор
Ты шло без огней, без дороги —
Прожектора вражьего падал топор,
Но вырубить смог он немногих.
Трещали мундиры под коркою льда,
Как колокол, сердце гудело,
Как будто не мясо, как будто руда
Рабочие кости одела.
Плелись они, падали, шли, бормоча,
Но всю красоту человечью
На острых они выносили плечах,
О том и не ведали плечи.
И не было в мире зимы никакой,
И не было в мире пустыни,
Предутренний падал на лица покой,
Какого не знали доныне.
1935
За какую заслугу мою
Или нормы тоски я превысил?
В это утро в унылом краю
Показали мне горные выси.
Показали не сразу, скупясь,
Закрывая лицо облаками,
Но окончилась сумрака власть,
Точно сумрак убрали руками.
Рыжий камень, огнем отпотев,
Побледнел, как бессонницы осыпь,
В превосходной росли простоте
Водопады, деревья, утесы.
За какую тревогу мою,
За какое честнейшее лихо,
Я у самых небес на краю
Вас увидел, шагающей тихо.
Всею одурью горной дыша,
Вы прошли по хрустящему щебню,
И никто вам не мог помешать
Улыбаться тепло иль враждебно.
Не клянитесь, что комнат размах
Задержал вас преградой чрезмерной,
Не могли вы явиться в горах,
Это точно, но это неверно.
В крутизне наступавшего дня,
Не к моей и не к вашей обиде,
В этих к небу скользящих камнях
Я хотел вас увидеть — увидел!
1935–1936
На тропу, от пыли голубую,
Тень ложилась прямо перед ним,
Из одной страны его в другую
Выгоняли вечером глухим.
Он пошел, как привиденья слепок,
Через мост, но, перерезав путь,
Часовой в мундире цвета пепла
Приказал обратно повернуть.
Но едва готовы ноги были
По земле безрадостной ступать,
Часовой в мундире цвета пыли
Через мост погнал его опять.
И тогда он встал посередине,
Между двух равно враждебных царств…
Вечер шел, прохладу гор надвинув
На дневной кончающийся жар.
И в его золотолицей славе
Человеку стало всё равно —
Было ль то ущелье в Югославии,
Итальянским было ли оно.
Лес был тих, как будто сосны сердце
К небу поднимали в облака,
А в глаза взметала дружбы блеском
Все границы смывшая река.
И в таком наплыве простодушья
Подступал утесов теплый ряд,
Что еще внимательней послушай —
И они с тобой заговорят.
Человек почувствовал, как сила
Медленно по жилам поднялась,
Как усталость мутную гасила
Мужества вскипающая страсть.
Он стоял бойцом, который ранен,
Но и враг у ног его сражен,
Будто был закатом отчеканен
И один за всех изображен.
1935–1936
Не тем последним снегом,
Что падал на плечо,
Не вымысла набегами
Я нынче увлечен,—
Но всей стиха живучестью
Хочу я в жизнь врасти,
Над стиховою участью
Задумался мой стих.
Среди ночей обугленных,
Углям ночей под стать,
Он фосфорными буквами
Пытался заблистать.
И вижу как в тумане я
В предутренней строке
Подпольщика Германии,
Идущим налегке.
Быть может, в то мгновение
Услышал он в саду
Простое птичье пение
В простых дерев ряду,
И вспомнил, как безжалостен
Тюремный потолок,
Как мысли об усталости
Он в пыль перетолок,
Подумал он по-дружески
Вне всякой тьмы забот,
Что лип тех старых кружево
Его переживет.
Но, жизнь на подвиг выменяв,
В метель и в зноя звон
Они свободы именем
Клянутся, как и он.
Читать дальше